Тайный грех императрицы

Натали с изумлением смотрела на свою госпожу. Какой она только не видела великую княжну: злой, неистовой, возмущенной, разъяренной, обуреваемой желаниями, обиженной, безудержно-веселой, неукротимой. Но вот слабой Катрин не была никогда. Слабой перед человеком, который ее знать не хотел, который принадлежал другой... Неужели любовь ее так скрутила? Натали, которая жила мечтой поскорей сделаться женой красавца Николая Гончарова, могла понять эту слабость перед любовью. И хоть Загряжская крепко побаивалась своей властной и неугомонной госпожи, впервые ей стало жаль Катрин. Она-то, Натали, хотя бы знает, что Николай любит ее и мечтает о ней. А Катрин? Тот человек, которого хочет она, боготворит другую и принадлежит другой. И, что бы там ни говорила Натали, она не слишком верит, что Охотников бросит Елизавету ради Катрин. Ведь это огонь, а всякий нормальный человек предпочтет смотреть на него издалека, может быть, любоваться им и восхищаться, но не хватать голыми руками!

Что же касаемо чувств Катрин, то Натали сомневалась, что в ней вдруг вспыхнула такая уж великая любовь к сему кавалергарду. Конечно, он изумительный красавец, а все же дело, пожалуй, в том, что это чужая игрушка. По складу своей натуры Катрин всегда хотела иметь чужое!

Как-то раз, довольно давно, когда Натали Загряжская только попала в число фрейлин великой княжны, была отмечена ее привязанностью и сделалась ее конфиденткой[10], она нашла в покоях Катрин, в каком-то дальнем углу, небольшой сундучок, битком набитый старыми игрушками. Там были ветряные мельнички с отломанными крыльями, солдатики с отбитыми головами, порванные мячи, безрукие и безногие паяцы, но больше всего оказалось кукол в разодранных, перепачканных платьях, с вырванными волосами и разбитыми вдребезги фарфоровыми лицами.

Натали осмелилась спросить, зачем великая княжна хранит эту рухлядь, неужели здесь собраны любимые игрушки ее детства?

Катрин зашлась смехом и сообщила, что сие – любимые игрушки ее сестер и братьев, которые она в свое время у них просила, но получала отказ «от этих жадин», а потому игрушки крала и ломала.

– А отчего ж ломали-то? – простодушно удивилась Натали, и Катрин посмотрела на нее и впрямь как на дурочку.

– Разве не понимаешь? Играть при всех я ими не могла бы, иначе стало ясно, кто их украл. А самой с собой играть скучно, да и не оставалась я наедине с собой, вечно какие-то бонны за мной надзирали. То есть эти игрушки по-прежнему были не мои. Вот я их и ломала: пусть не мои, но и ничьи!

Тогда Натали не слишком поняла путаное объяснение великой княжны, но сейчас вспомнила его вновь.

Да, Алексей Охотников был именно той игрушкой, которой Катрин мечтала обладать, потому что он принадлежал другой! А потом... изломает и бросит!

Мысленно Натали пожалела и его, но боже упаси было хоть движением ресниц позволить Катрин догадаться, о чем она думает! Со свету сживет. А что еще хуже, расстроит свадьбу с Гончаровым!

И, призвав на помощь все свое умение притворяться, Натали задушевно проговорила:

– А вот помянете мое слово – придет к вам Охотников! Придет милости просить!

– О, вот тут ты права! В том, что он станет просить милости для Елизаветы, я ничуть не сомневаюсь, – с отвращением проговорила Катрин. – И я должна быть немедленно извещена об этом, сразу, как только сие произойдет.

* * *

Даже мечтать не стоило о том, чтобы увидеться с Елизаветою вновь. Во время нового своего караула Алексей мог видеть, как усилена охрана дворца. Причем сделано сие было, как всегда, бестолково. На парадных лестницах часовые стояли чуть не на каждой ступени, а те потайные переходы и выходы, которыми годами никто не хаживал и которые выводили в самые укромные закоулки сада (Алексей иногда пользовался этими путями), так и оставались не охраняемы. Зато на каждом шагу можно было наткнуться на досужего человека, который бродил с выражением государственной заботы на лице. А уж в саду народу шлялось немыслимо. Ну и, само собой, двери личных покоев императрицы и государя наблюдались таким количеством глаз, что, вздумай неведомый злоумышленник обратиться комаром или тараканом, и тут его бы немедля изловили и пришлепнули.

Рисковать было глупо. И Алексей решил пока не испытывать судьбу. Он написал короткую записку – успокоительную, нежную, преисполненную обожания, – опустил ее в старинную вазу, стоявшую в укромном уголке (это был один из их постоянных почтовых ящиков) и отправился в обход дворца, постаравшись сделать так, чтобы путь его пролегал поближе к фрейлинским покоям.

Алексей искал Загряжскую. Он ничуть не сомневался, что эта пронырливая особа умудрится остаться во дворце и не будет освобождена от должности. Елизавета слишком мягка и боязлива, она не решится на скандал, ведь фрейлина подняла такой шум, движимая вполне извинительной и даже похвальной причиной: заботой о безопасности государыни.