Тайный гонец

Стояли рядами фитильные ружья. Хоть сейчас засыпай порох, заряжай пулей да пали по врагу. В другом помещении аккуратно были сложены бердыши — боевые топоры на длинной рукоятке. В третьем — оружие погрознее — затинные пищали. Это вроде ружей, только больше и тяжелее. Двум человекам впору справиться. Стреляли ими из-за тына-забора, потому и название «затинные». Ещё дальше — пушки. От самой маленькой до большущей, которую чтобы с места сдвинуть, неизвестно сколько надо людей.

Идёт Ива, примечает, где что лежит, какие замки да засовы, у кого хранятся ключи.

Васькин отец посмеивается:

— Нравятся наши погреба?

— Ещё как!

Прилип Ива к оружейному мастеру и все следующие дни за ним ходил словно привязанный. Через неделю его по оружейным погребам хоть с завязанными глазами пускай — найдёт вход и выход.

Глава 14. В деревне

Встретив однажды Игнатия, Ива презрительно фыркнул: пустой человек.

Игнатий вполголоса:

— Что на условленное место не приходишь?

— Ходил. Толку что? — разозлился Ива.

— Сегодня на вечерней заре в монастырском саду будь!

Стоит Ива столбом посреди главной монастырской площади. Может, и вправду Игнатий не терял даром времени?

И хоть сердит был Ива, пришёл вечером в условленное место.

Что тут будешь делать?! Опять пусто. Выругался. Хотел уйти.

Из кустов Игнатий:

— Присядь-ка, горячая голова.

— Постою, — сказал Ива.

— Садись, коль велят.

Опустился Ива на траву.

— Кто тебя просил в оружейный погреб ходить?

— Сидеть сложа руки спокойнее?

Игнатий посмотрел задумчиво на Иву:

— Снять бы с тебя штаны…

Неладно стало Иве. Будто и вправду совершил какую оплошку.

А Игнатий:

— Лишние глаза привлекаешь к себе. Вовсе ни к чему. — И спокойно, не сердясь: — Чего разведал?

Рассказал Ива.

— Небогато.

— Сам сходи, — опять озлился Ива.

Пропустил Игнатий грубость мимо ушей.

— Ты сейчас возле Амвросия поболее потрись.

— Я?! — подскочил Ива.

— Ты, ты… — спокойно продолжал Игнатий. — Не прыгай, ровно блоха. У меня аж в глазах мельтешит. Так вот, почаще возле Амвросия будь. Он не сегодня-завтра по деревням поедет, собирать долги. Постарайся, чтобы тебя взял с собой. В деревне Марьино найди случай сказать Кузьме Егорову, чтобы ко мне зашёл.

— Лохматый такой, здоровый? — спросил Ива.

— И его знаешь? — удивился Игнатий. — Проворен. Откуда?

Рассказал Ива о встрече в кустарнике. Понятно сделалось Игнатию — чистый случай это знакомство. А всё равно рад был.

— Добро. С другим не спутаешь?

— Не сомневайся.

— В оружейные подвалы без моего приказа ни ногой.

— Ладно, — неохотно согласился Ива.

Смерть как не хотелось ему идти к Амвросию. А ничего не поделаешь — надо.

Вечером Амвросий возвращался из церкви в свою келью, обронил палку. Ива тут как тут. Кинулся, поднял палку, с поклоном подал:

— Возьми, батюшка.

Амвросий кивнул головой, вроде поблагодарил.

На другой день Ива чуть свет — у келарской палаты. И не зря. Кликнули его:

— Эй ты, подь сюда!

Вошёл Ива в келарскую палату — важно на скамье развалился Амвросий.

Ива сообразил: келаря нет. Амвросий за главного. Поманил толстым, как огурец, пальцем, дал бумагу.

— Сбегай, отнеси брату казначею. Да чтоб единым духом обратно!

— Будет исполнено, — поклонился Ива.

И бегом к казначею.

Раз десять, как не более, посылал Амвросий Иву то в один, то в другой конец монастыря. Видел Ива: затаилась хитрость в поросячьих глазах Амвросия. Приметно доволен был, что льнёт к нему приёмыш иконописца Макария.

Верен оказался расчёт Игнатия. Когда собрался Амвросий ехать по деревням, сказал Иве:

— Поедешь со мной.

Богат монастырь. Подданных ему деревень не счесть.

Поехали, однако, только в две.

Ну и нагляделся Ива!

Куда ни приедет Амвросий, везде стоит бабий вой и плач. Одни мужики в пояс кланяются, другие смотрят волками.

Кажись, не было избы, в которую бы не заглянул келарев помощник. И отовсюду либо деньги брал, либо овцу со двора сводил, либо борова, а то и корову.

В Марьине велел Амвросий мужику, что правил лошадьми:

— Ко двору Кузьки Егорова теперь…

Не труслив Ива, а ёкнуло сердце: как оно обернётся?

Спрятался за телегу, чтобы Кузьма ненароком сразу не узнал.

— Будешь ли, государь, долг платить? — куражится Амвросий.

Хмур Кузьма. Отвечает:

— Подожди до урожая. Зерном отдам.

— Старую песню поёшь.

Пробует Кузьма уладить дело миром. Старается не сказать лишнего слова.

— Отдавать сейчас нечем. Сам не хуже меня знаешь.

— А брал?

— Ну, брал.

— Так и отдавай.

Из толпы мужиков, что во дворе собрались, крикнул кто-то:

— Велик больно у монастыря карман! Возьмёшь рубль, а отдавай два. Не по совести это!

Амвросий на говорившего глаза скосил: «Погоди, мол, придёт и твой черёд — припомню».

И людям в чёрном, монахам, что были при нём:

— Корову забирайте!

Поклонился смиренно Кузьма — у самого ходят на скулах желваки, кулаки налились каменной тяжестью.

— Помилосердствуй. Отдам ведь. Не оставляй ребятишек без молока.

Баба, должно, жена Кузьмы, завыла тонким голосом.

Повели корову.

Громче завыла баба.

Видать, крепкий был мужик Кузьма. Другой бы в беспамятстве кинулся на Амвросия. Этот — нет.

Широченной спиной повернулся Амвросий. Жалобно заскрипела под ним телега.