Обеспечив себе свободу действий со стороны родителей, Лев Алексеевич занялся Людмилой особенно старательно и стал следить за каждым ее шагом так ревниво, что у нее не оставалось ни одной свободной минуты на размышление и на то, чтобы сообразить, что с ней делают и на что ее готовят. Эти пять дней она прожила в умопомрачительном чаду, всецело под нравственным гнетом брата, который не давал ей свободно вздохнуть даже ночью: чувствуя его присутствие за стеной, она ни на чем не могла остановиться мыслями и не смела даже выплакать душившую ее тоску из опасения быть на другой день выбраненной за красные от слез глаза; от нее требовали, чтобы она с утра была хороша и свежа, как роза. С утра импровизировал Лев Алексеевич поездки и прогулки с сестрой по магазинам, где накупал ей красивых вещей и нарядов, чем возбуждал любопытство встречавшихся с ними светских дам и франтов, которые разносили по всему городу рассказы про его внимание и нежность к красавице-сестре. Но этим не ограничивались его заботы о ней; дня не проходило, чтобы во время катания с ней по улицам, или остановок у лучших магазинов, или прогулок по Летнему саду и по Английской набережной им не встретился, как бы невзначай, светлейший князь Потемкин и не остановился, чтобы милостиво поговорить о городских новостях с Львом Алексеевичем и сказать несколько любезных фраз его сестре.
Эти минуты были для Людмилы ужасны. Под страстным, пожирающим взглядом своего обожателя и строгим, неумолимым взором брата, перед которым она с детства привыкла трепетать, бедная девушка чувствовала себя совсем уничтоженной. Великолепный князь Тавриды с его колоссальной фигурой, сверкавшей золотым шитьем и драгоценными камнями, производил на нее впечатление страшилища резкими чертами лица и кривым глазом; она вздрагивала от ужаса при воспоминании о нем, а в его присутствии испытывала ощущение пичужки, загипнотизированной гигантским змеем. Она холодела, когда князь смотрел на нее, теряла сознание, и ответы, срывавшиеся с ее губ, казались ей произнесенными чьим-то чужим голосом, а не ею. И долго-долго стоял у нее гул в ушах от напыщенных двусмысленных комплиментов, которые светлейший щедро рассыпал перед ней.
В эти пять дней ей один только раз удалось вырваться к бабушке на антресоли, но не успела она обнять ее, как прибежала Марьюшка с известием, что молодой барин прислал за барышней. Так и не удалось Людмиле рассказать бабиньке про встречу с Рощиным на Адмиралтейском бульваре, когда она шла с братом и с князем. Тогда она так смутилась, что даже не ответила на почтительный поклон возлюбленного, и не успела она опомниться, как его и след простыл. Но это был не призрак — узнала его не она одна, а также и ее спутники.
— Это — Рощин, наш новый дворянин при испанском посольстве. Сейчас я видел его во дворце; он приезжал откланяться государыне, — сказал светлейший и, пытливо глянув на Людмилу, улыбнулся.
Ответа брата Людмила не расслышала: она была близка к обмороку. Хорошо, что, отпуская ее на прогулку с братом, мать догадалась нарумянить ее, чтобы скрыть следы бессонной ночи; Потемкин испугался бы бледности, внезапно разлившейся по ее лицу.
О том, что Рощин должен покинуть город, где они могли видеться и взглядом или улыбкой уверять друг друга в любви, Людмиле было известно. Но потому ли, что напоминание о скорой разлуке с милым она услышала почти в его присутствии, когда экипаж, уносивший его от нее, не совсем еще скрылся у нее из глаз, или потому, что напомнил ей об этой разлуке человек, которого она столько ненавидела и страшилась, сколько любила и доверяла Рощину, — так или иначе, но, если бы брат, крепко прижимавший к себе ее руку, не поддержал ее, она не устояла бы на ногах. К счастью, светлейший был в то утро чем-то озабочен, куда-то торопился и не заметил или притворился, что не замечает, ее растерянности.
— Опять дурой себя сегодня вела с князем! — с досадой сказал Лев Алексеевич, оставшись наедине с сестрой. — Почему ты не ответила на его вопрос?
— На какой вопрос? — спросила она, устремляя на него полный невинного недоумения взгляд. — Разве он меня о чем-нибудь спрашивал?
— Он у тебя спрашивал: не желала ли бы ты провести зиму в таком крае, где ни снега, ни холода никогда не бывает и где круглый год зреют апельсины и цветут розы? А ты хоть бы слово ему в ответ молвила! Смотришь на него, выпуча глаза, точно не понимаешь. Срам! Такое же воспитание получила, что и сестры. В хорошем обществе вращаешься, при дворе принята, а слово кстати сказать не умеешь, — злобно брюзжал он, уходя с бульвара и увлекая за собой смущенную девушку. — Что же ты молчишь? Оглохла, что ли?
— Я не знаю, что вы желаете знать от меня, братец, — чуть слышно проговорила она.
— Я хочу знать, желаешь ли ты сделаться самой богатой и знатной персоной в России после императрицы?
— Нет, братец, — чистосердечно ответила Людмила.
— Дура! — процедил сквозь зубы ее брат.