Мистер Верлок устало вздохнул. Он не сердился на жену. Он думал о том, что ей придется присматривать за лавкой, пока он будет сидеть. Еще он думал о том, как сильно ей поначалу будет не хватать Стиви, и беспокоился за ее здоровье и душевное состояние. Как она выдержит одиночество — ведь она останется совсем-совсем одна? Плохо будет, если одиночество ее сломит. Что станет тогда с лавкой? Какая-никакая, а собственность. Хотя фатализм мистера Верлока смирился с крахом его карьеры тайного агента, он не желал полного разорения — и по большей части, надо признать, потому, что заботился о жене.
Ее молчание, как и уход от него на кухню, пугало его. Если б хотя бы мать была с нею! Но эта глупая старуха… Мистером Верлоком овладели раздражение и тревога. Он должен поговорить с женой. Сказать ей, что бывают в жизни вещи, которые могут толкнуть человека на отчаянные поступки. Но он не ринулся немедленно сообщать об этом. Прежде всего, было очевидно, что сегодняшний вечер — не время для торговли. Поднявшись со стула, он запер выходящую на улицу дверь и потушил в лавке газ.
Оградив таким образом свой домашний очаг от вторжений, мистер Верлок прошел в гостиную и заглянул в кухню. Миссис Верлок сидела там, где обычно устраивался по вечерам с бумагой и карандашом Стиви, для того чтобы отражать в сияниях бесчисленных кругов хаос и вечность. Она сидела, положив руки на стол, а голову на руки. Мистер Верлок постоял, глядя на ее спину и прическу, потом отошел от двери кухни. Философическое, почти презрительное нелюбопытство миссис Верлок, основа их согласия в семейной жизни, сейчас, когда возникла трагическая необходимость в общении, чрезвычайно ему мешало. Мистер Верлок остро это чувствовал. Он обошел вокруг стола в гостиной со своим обычным видом запертого в клетку крупного животного.
Демонстрируя любопытство, человек до известной степени проявляет себя, поэтому в последовательно нелюбопытных людях всегда есть что-то загадочное. Каждый раз, когда он проходил мимо двери, мистер Верлок с беспокойством посматривал на жену. Не то чтобы он боялся ее. Мистер Верлок воображал, что эта женщина его любит. Но она не приучила его к доверительным разговорам — и как при отсутствии соответствующего опыта мог он сказать ей то, что сам чувствовал только смутно: что бывают фатальные ловушки судьбы, что некое представление может разрастаться в сознании до тех пор, пока не приобретет самостоятельное существование, свою собственную независимую силу и даже свой собственный нашептывающий голос? Как рассказать о том, что жирное, остроумное, гладко выбритое лицо может преследовать как наваждение до тех пор, пока самый дикий способ избавиться от него не покажется верхом мудрости?
Вспомнив про первого секретаря посольства великой державы, мистер Верлок остановился в дверях кухни и с гневным лицом, сжав кулаки, обратился к жене:
— Ты не знаешь, с каким скотом мне пришлось иметь дело.
Он еще раз обошел вокруг стола и снова остановился в дверях, свирепо глядя с высоты двух ступенек.
— Глупый, ухмыляющийся, опасный скот, ума у него не больше, чем… После стольких лет! С таким человеком, как я! А я ведь головой рисковал в этой игре. Ты не знала. Так и надо было, конечно. К чему было говорить тебе, что меня могут пырнуть ножом в любой момент — все эти семь лет нашей супружеской жизни? Я не такой человек, чтобы беспокоить женщину, которая хорошо ко мне относится. Ни к чему тебе это было знать.
Кипя от ярости, мистер Верлок сделал еще один круг по гостиной.
— Ядовитая тварь, — снова заговорил он, остановившись в дверях. — Шутки ради вышвырнуть меня под забор помирать с голоду! Я-то видел, что ему все это казалось чертовски отличной шуткой! Такого человека, как я! Ты представь: кое-кто из самых важных в мире людей мне обязан тем, что ходит до сих пор по земле. Вот за какого человека ты вышла замуж, моя девочка!
Он увидел, что жена подняла голову. Руки ее по-прежнему лежали на столе. Мистер Верлок всматривался в ее спину, словно по выражению спины пытался понять, какое впечатление произвели его слова.
— Последние одиннадцать лет не было ни одного преступного заговора, за которым бы я не следил, рискуя жизнью. По моим наводкам на границе были взяты десятки этих революционеров с бомбами в их чертовых карманах. Старый-то барон знал, сколько я сделал для его страны. И тут вдруг появляется эта свинья — наглая, невежественная свинья!
Мистер Верлок медленно спустился по двум ступенькам в кухню, взял из шкафа стакан и, не глядя на жену, подошел с ним к раковине.
— Старому барону никогда бы не пришла в голову пакостная глупость вызвать меня к одиннадцати утра. Есть два-три человека в этом городе — если б они увидели, как я вхожу туда, то не стали бы со мной церемониться — рано или поздно тюкнули бы по башке, и привет. Это была дурацкая, убийственно опасная выходка — попусту подставлять такого человека, как я.