Тайный агент. На взгляд Запада

Таковы были дом, его обитатели и дела, которые оставил за своею спиной мистер Верлок, выйдя на улицу в пол-одиннадцатого утра и двинувшись в западном направлении^[21]. Для него это было необычно раннее время. Весь его облик дышал очарованием почти росистой свежести. Он шагал в синем матерчатом пальто нараспашку, в блестящих ботинках, свежевыбритые щеки лоснились, и даже глаза, освеженные мирным ночным сном, посылали из-под тяжелых век сравнительно бодрые взгляды. Они устремлялись за ограду парка, туда, где вдоль по Роу^[22] катались верхом мужчины и женщины — по двое, синхронно, легким галопом, никуда не спешащими группами из трех-четырех человек; кто-то ехал медленным, размеренным шагом; иногда проносились одинокие всадники неприветливого вида и одинокие всадницы, за которыми на почтительном расстоянии следовали конюхи в фуражках с кокардами и кожаных поясах поверх облегающих курток. Катились экипажи, по большей части двуконные брогамы, иногда мелькала виктория^[23] с пологом из шкуры какого-нибудь дикого зверя, откуда выглядывало женское лицо, а над откинутым верхом красовалась шляпка. И особенное лондонское солнце — которое можно было упрекнуть разве в том только, что оно казалось кровавым, — озаряло все это своим неподвижным взором. Солнце висело на умеренной высоте над Гайд-парк-корнер^[24], как будто проявляя бдительность, пунктуально и снисходительно. В его рассеянном свете, в котором ни стены, ни деревья, ни животные, ни люди не отбрасывали теней, даже тротуар под ногами мистера Верлока приобрел оттенок старинного золота. Мистер Верлок двигался в западном направлении по городу, лишенному теней, сквозь распыленное в воздухе старинное золото. Красные медные отблески лежали на крышах домов, на углах стен, на панелях экипажей, даже на конских попонах и на широкой спине мистера Верлока, отчего и попоны, и его пальто сзади излучали тускло-ржавый отблеск. Но сам мистер Верлок отнюдь не чувствовал себя заржавевшим. Он с одобрением взирал на свидетельства городского достатка и роскоши, мелькавшие за оградой парка. Все эти люди нуждались в защите. Потребность в защите — первейшая потребность при наличии достатка и роскоши. Нуждались в защите они, их лошади, экипажи, дома и слуги; нуждался в защите источник их богатства в сердце города и сердце страны; весь общественный строй, поощрявший их гигиеничную праздность, нуждался в защите от мелочной зависти со стороны негигиеничного труда. Нуждался — и, если бы не природная нелюбовь к совершению лишних движений, мистер Верлок потер бы от удовольствия руки. Его праздность не была гигиеничной, но его самого вполне устраивала. Он был, можно сказать, предан ей с каким-то ленивым фанатизмом или, вернее даже, с фанатичной ленью. Рожденный в трудолюбивой семье для трудовой жизни, он устремился к праздности, подчинившись порыву не менее глубокому, необъяснимому и властному, чем тот, что заставляет мужчину выбирать себе в подруги одну-единственную женщину из тысячи других. Он был слишком ленив даже для того, чтобы стать демагогом, рабочим оратором, профсоюзным лидером. Это чересчур хлопотно. Он нуждался в более совершенной форме праздности; может быть, он разделял философское представление о тщетности любой человеческой деятельности. Подобная праздность требует определенных умственных способностей, подразумевает их наличие. Мистер Верлок не был лишен умственных способностей — при мысли об угрозе общественному строю он вполне мог бы подмигнуть сам себе, не требуй это внешнее проявление скептицизма лишних усилий. Его большие, навыкате глаза были плохо приспособлены для подмигивания. Торжественно, величественно смыкаться в дреме было для них более привычным занятием.

Флегматичный и дородный, подобно борову, мистер Верлок, воздержавшись и от довольного потирания рук, и от скептического подмигивания собственным мыслям, продолжал свой путь. Он тяжело ступал по тротуару сияющими ботинками. Со стороны его, скорее всего, можно было принять за преуспевающего механика, имеющего собственную мастерскую. Он мог быть кем угодно — от слесаря до багетчика; мог быть мелким работодателем. И все же нечто неуловимое в его облике не вязалось с представлением о механике. Даже самый недобросовестный из механиков не смог бы, занимаясь своим ремеслом, приобрести это свойство, ту особую черту, которая присуща всем, кто живет за счет пороков, безумств или низменных страхов человечества; такое выражение нравственного нигилизма, которое запечатлено на лицах хозяев домов терпимости и игорных заведений, частных детективов, финансовых агентов, продавцов спиртного, а также, добавлю от себя, на лицах продавцов электрических поясов для сгонки веса и изобретателей патентованных лекарств. Но за этих последних я не могу ручаться — мои исследования не заходили так глубоко. И все же, по моему представлению, выражение их лиц должно быть поистине дьявольским. Я бы, во всяком случае, этому не удивился. Но выражение лица мистера Верлока, я утверждаю, дьявольским вовсе не было.