Тайный агент. На взгляд Запада

Помощник комиссара, не отрывая взгляда от окна, выразил сомнение в том, что эти двое могли иметь отношение к преступлению. Вся эта теория покоится на высказываниях пожилой уборщицы, которую чуть не сбил с ног спешащий прохожий. Не слишком-то большой авторитет — разве только на нее внезапно снизошло вдохновение, что вряд ли.

— Ну скажите честно, могло на нее снизойти вдохновение? — спросил он с суровой иронией, по-прежнему стоя спиной к комнате, как будто зачарованный созерцанием городских громад, терявшихся в сумерках. Он даже не обернулся, когда следующий за ним по старшинству служащий отдела, чья фамилия, упоминавшаяся порой в газетах, была знакома широкой публике как одного из ее ревностных и неутомимых защитников, пробормотал:

— Тут не обошлось без Провидения.

Главный инспектор Хит немного повысил голос.

— Я видел ошметки и осколки блестящей жести, — сказал он. — Это довольно точное подтверждение ее слов.

— И эти люди приехали с небольшой загородной станции, — задумчиво и с удивлением проговорил помощник комиссара. Ему доложили, что это название значилось на двух билетах из трех, сданных на станции Мейз-хилл после прибытия того поезда. Третьим вышедшим был разносчик из Грейвсенда^[63], которого носильщики хорошо знали. Главный инспектор сообщил эти сведения категоричным и немного недовольным тоном, какой бывает у добросовестных, верных своему делу работников, ценящих свои усилия. Помощник комиссара по-прежнему не отводил взгляда от огромной, как море, тьмы за окном. — Два иностранных анархиста приехали с этой станции, — сказал он, обращаясь, судя по всему, к оконному стеклу. — Очень странно.

— Да, сэр. Но было бы еще удивительнее, если бы этот Михаэлис не проживал в коттедже по соседству.

При звуке этой фамилии, неожиданно всплывшей в этом досадном деле, помощник комиссара резко прервал смутные размышления об ожидающей его в клубе ежедневной партии в вист. Карты были самой приятной привычкой в его жизни — в них можно было достигать успеха (и помощник комиссара, как правило, достигал его) исключительно собственным умом, без помощи подчиненных. Он играл в клубе с пяти до семи, перед тем как отправиться домой ужинать, забывая на эти два часа все, что было неприятного в его жизни, словно игра была целительным наркотиком, заглушающим муки его душевного разочарования. Его партнерами были мрачно-шутливый издатель известного журнала, молчаливый пожилой адвокат со злобными маленькими глазками и старый полковник, чрезвычайно воинственный и недалекий, с нервными смуглыми руками. Это были просто клубные знакомые, с которыми он встречался только за карточным столом, но все они, казалось, искали в игре того же самого, что и он, — забвения тайных зол бытия. И каждый день, когда солнце низко нависало над бесчисленными городскими крышами, приятное, ласковое нетерпение — как будто перед встречей со старым добрым другом — озаряло профессиональные занятия помощника комиссара. Но сейчас он физически, словно электрический разряд, ощутил, как это приятное чувство покинуло его и на смену ему пришел особый вид интереса к его охраняющей общественные устои работе — неподобающего интереса, который лучше всего описать как внезапное и острое недоверие к оружию, которое было у него в руках.

Глава шестая