Тайный агент. На взгляд Запада

Упоминание непобедимого множества, стоящего за спиной этого человека, пробудило в груди Профессора сумрачное негодование. Он больше не улыбался своей загадочной и насмешливой улыбкой. Стойкая сила количества, несокрушимое бесстрастие огромной толпы были навязчивым кошмаром его мрачного одиночества. Его губы задрожали, и он не сразу смог произнести сдавленным голосом:

— Я делаю свое дело лучше, чем вы — свое.

— Ну ладно, хватит, — поспешно прервал его главный инспектор Хит, и тут Профессор рассмеялся по-настоящему. Смеясь, он двинулся дальше; но смеялся недолго. В суету широкой магистрали вышел из узкого проулка жалкий человечек с печальным лицом. Он двигался вялой походкой бродяги, который просто шагает и шагает вперед, невзирая на дождь, на жару, в угрюмом безразличии к тому, что происходит на земле и на небе. Напротив, главный инспектор Хит, проводив его взглядом, продолжил путь с бодрой целеустремленностью человека, который ничуть не страшится ненастья, потому что у него есть своя, санкционированная обществом, миссия на земле и нравственная поддержка со стороны ему подобных. Все жители гигантского города, население всей страны, кишащие миллионы, борющиеся за жизнь на этой планете, — все были с ним, все, вплоть до воров и нищих. Да, даже воры несомненно поддержали бы его в нынешней его деятельности. И это осознание вселенской поддержки придавало ему сил для решения вставшей теперь перед ним конкретной проблемы.

Проблема же эта заключалась в том, чтобы суметь как-то управиться с помощником комиссара, его непосредственным начальником. Проблема была из тех, что всегда возникают у добросовестных и надежных подчиненных; анархизм придавал ей особый оттенок, но не более того. Откровенно говоря, главный инспектор Хит довольно мало думал об анархизме. Он не придавал ему чрезмерного значения и совершенно не мог заставить себя относиться к нему серьезно. Анархизм был в его понимании чем-то вроде хулиганства, но хулиганства, не имеющего понятных и до известной степени уважительных причин, вроде, например, опьянения, порожденного стремлением к хорошему настроению и праздничному веселью. Как преступники анархисты никуда не годились — совершенно никуда. И, вспомнив Профессора, главный инспектор Хит, не замедлив своего размашистого шага, пробормотал сквозь зубы:

— Сумасшедший.

Ловить воров было совсем другое дело. Ловля воров отличалась серьезностью, присущей всякому спортивному состязанию, когда все соблюдают абсолютно понятные правила и побеждает лучший. Когда имеешь дело с анархистами, невозможно придерживаться каких-либо правил, и это было чрезвычайно не по душе главному инспектору. Анархизм, конечно, просто глупость, но эта глупость будоражит общество, затрагивает высокопоставленных особ, влияет на международные отношения. Суровое, беспощадное презрение твердо застыло на лице главного инспектора, шагавшего к месту службы. Он мысленно перебрал всех известных ему анархистов. Ни у одного из них не было и половины той смелости, которая столь часто встречалась у взломщиков. Да какой там половины — даже одной десятой!

Добравшись до управления, главный инспектор был немедленно допущен в кабинет помощника комиссара. С пером в руке помощник комиссара склонился над огромным, усеянным бумагами столом, словно молясь на чудовищную двойную чернильницу из бронзы и хрусталя. Переговорные трубки, прикрепленные к спинке деревянного кресла, были похожи на змей; их разинутые пасти, казалось, вот-вот укусят помощника комиссара за локти. Он не изменил позы, только поднял глаза; веки над ними были темнее остального лица и испещрены густыми морщинами. Поступили подробные отчеты о действиях каждого анархиста.

Сообщив это, он опустил глаза, быстро подписал две бумаги и только после этого положил перо и откинулся на спинку кресла, устремив на своего знаменитого подчиненного вопрошающий взгляд. Главный инспектор не смутился и выдержал его с почтительным, но непроницаемым видом.

— Решусь утверждать, что вы были правы, — сказал помощник комиссара, — когда сразу сказали мне, что лондонские анархисты не имеют к этому отношения. Я весьма ценю, что наблюдение за ними поставлено у ваших людей превосходно. С другой стороны, общественность может воспринять это всего лишь как то, что вы расписались в собственном неведении.

Помощник комиссара говорил неторопливо и как бы осторожно. Его мысль будто переступала от слова к слову, точно они были камешками, по которым его интеллект перебирался через ручей ложных решений.

— Если только вы не привезли чего-то существенного из Гринвича, — закончил он.

Главный инспектор тут же просто и ясно принялся излагать результаты своего расследования. Начальник, чуть повернув в его сторону кресло и скрестив худые ноги, сидел, опершись на локоть и прикрывая рукой глаза. В том, как он слушал, была какая-то чопорная и печальная грация. Отблески — словно от ярко отполированного серебра — заиграли на его висках цвета черного дерева, когда он, выслушав главного инспектора, медленно склонил голову.