Отдав должное естественному устройству общества (кража казалась ему столь же естественным явлением, как и обладание собственностью), главный инспектор Хит вдруг рассердился на себя за все: за то, что остановился, за то, что заговорил, за то, что вообще пошел этой дорогой, рассчитывая сократить путь от вокзала до места службы. И он снова заговорил своим внушительным, гулким голосом — сдержанно, но с оттенком угрозы.
— Вы не нужны мне, говорю вам, — повторил он.
Анархист не шевельнулся. От внутреннего хохота обнажились не только его зубы, но и самые десны — он трясся от хохота, не издавая при этом ни малейшего звука. Главный инспектор Хит не смог удержаться и довольно необдуманно добавил:
— Пока. Когда вы мне понадобитесь, я знаю, где вас найти.
Это были вполне уместные, не выходящие за рамки традиции слова, естественные со стороны офицера полиции, обращающегося к одному из своих подопечных. Но встречены они были отнюдь не традиционным и уместным для данной ситуации, а совершенно возмутительным образом. Тщедушная, низенькая фигурка, стоявшая перед главным инспектором, наконец заговорила:
— Не сомневаюсь, что в этом случае ваш некролог будет напечатан в газетах. Полагаю, вы без труда можете себе представить, что в нем будет написано, и решить, стоит ли игра свеч. И еще вас может ожидать печальная участь быть похороненным вместе со мною, хотя, наверно, ваши друзья постараются сделать все возможное, чтобы рассортировать нас.
Сколь ни был главный инспектор Хит преисполнен здорового презрения к духу, внушающему подобные речи, зловещая красноречивость этих слов произвела на него впечатление. Он был достаточно проницателен и достаточно информирован, чтобы счесть их глупой похвальбой. Сумрак узкого переулка казался еще гуще из-за темной хрупкой фигурки, прижавшейся спиной к стене и говорящей негромким самоуверенным голосом. Для крепкого и цепкого жизнелюбия главного инспектора физическое убожество этого существа, столь очевидно непригодного для жизни, казалось зловещим: возникало впечатление, что, имей он сам несчастье уродиться столь жалким заморышем, ему тоже было бы все равно, когда умирать. Желание жить было у главного инспектора столь сильным, что новая волна тошноты вызвала слабую испарину у него на лбу. Ропот городской жизни, приглушенный грохот колес на двух невидимых улицах слева и справа доносились по кривым изгибам убогого переулка до его слуха как что-то мило-знакомое и сладко-манящее. Он был человеком. Но кроме того, главный инспектор Хит был еще и мужчиной, и он не мог позволить, чтобы с ним разговаривали таким образом.
— Этим вы детей пугайте, — сказал он. — Я еще доберусь до вас.
Это было сказано очень хорошо — без насмешки, с почти суровым спокойствием.
— Не сомневаюсь, — ответил человечек, — но лучшего времени, чем сейчас, не будет, уверяю вас. Для человека с искренними убеждениями это самая удобная, самая гуманная возможность принести себя в жертву — другой такой может и не представиться. Поблизости нет даже кошки, и эти обреченные на слом старые дома превратятся в славную кучу кирпичей там, где вы стоите. Вы никогда не доберетесь до меня, причинив столь малый ущерб жизни и собственности, за охрану которых вам платят жалованье.
— Вы не знаете, с кем говорите, — твердо сказал главный инспектор Хит. — Я был бы не лучше вас, если б вздумал наброситься на вас сейчас.
— Ага! Игра, значит!
— Можете не сомневаться, в конце концов мы ее выиграем. Надо только убедить людей в том, что кое-кого из вас следует расстреливать на месте как бешеных псов. Вот тогда игра и начнется. Но провалиться мне на этом месте, если я понимаю, во что играете вы. Мне кажется, вы и сами не знаете. Вы никогда ничего этим не добьетесь.
— Зато вы до сих пор умудрялись кое-что от этого получать. И без особого труда, кстати. Не буду говорить о вашем жалованье, но разве вы не сделали себе имя просто тем, что не понимаете наших целей?
— Так каковы же ваши цели? — с небрежной торопливостью — как человек, который очень спешит и видит, что зря теряет время, — спросил главный инспектор Хит.
Идеальный анархист ответил улыбкой, не раздвинувшей его тонких бесцветных губ; и прославленный главный инспектор, почувствовав свое превосходство, предостерегающе поднял вверх палец.
— Вы это бросьте — чего бы вы там ни добивались! — сказал он тоном увещевающим, но менее добродушным, чем бывал у него тогда, когда он удостаивал добрым советом какого-нибудь именитого взломщика. — Бросьте. Вы увидите, что нас слишком много, а вас — слишком мало.
Застывшая на губах Профессора улыбка дрогнула, как будто насмешливое начало в его душе внезапно лишилось почвы. Главный инспектор Хит продолжил:
— Не верите мне, да? Да просто оглянитесь вокруг! Вот они — мы! И в любом случае то, чем вы занимаетесь, у вас не слишком-то хорошо получается. Все какая-то чепуха выходит. Если бы воры были такими же растяпами, как вы, они бы померли с голоду.