Тайный агент. На взгляд Запада

Иначе говоря, большая История если и присутствует в романе «На взгляд Запада», то как некая сеть, ловушка, попав в которую, каждый персонаж перестает быть самим собой, играет не вполне свою роль. Одно из главных объяснений подобной неадекватности у Конрада — произвольность, неполнота восприятия. Это косвенно отражено в названии романа («На взгляд (букв.: под взглядом) Запада» — «Under Western Eyes»), как бы не завершенном, проговаривающем прежде всего механику взгляда сверху вниз (с Олимпа некоего театрального балкона), жанр зрелища («маскарад», «трагикомедия»), но не его цель, смысл. Сочетание зоркости и ограниченности зрения, слепоты характерно не только для рассказчика, но и для большинства действующих лиц. Все принимают одного за другого, все смотрят, все наблюдают («Разумову пришло в голову, что за ними могут следить из дома»; «…хотя менее внимательному наблюдателю могло показаться»; «Он наблюдал за вами — как вы бесстрастно делали заметки в записной книжке» и т. п.) — и все не видят, находятся в плену у своей точки зрения, иллюзий сознания, тогда как у всего явного, «фактов», всегда, свидетельствует роман, остается теневая сторона. Этот важнейший мотив романа символически соотнесен с окнами (кресло госпожи Халдиной за занавеской у окна), оптикой («бесцветные глаза в очках» господина де П., «очки с дымчатыми стеклами» Петра Ивановича; «окулист» Микулин; повествователь периодически именует себя «наблюдателем»), автохарактеристиками повествователя («Я, к несчастью, родился с хорошим зрением»; «моему западному взору»), подробным описанием глаз («бледные голубые глаза» генерала Т., «самые доверчивые глаза в мире» Наталии, мадам де С. как «накрашенная мумия с бездонными глазами», «черные и блестящие глаза» Софьи Антоновны), скамейкой в парке, террасой, парапетом моста, заметкой в газете (окно западного мира), дневником Разумова.

Ложь истории, самообман, психологические и оптические иллюзии по-разному увязаны Конрадом с различными группами персонажей (часто не имеющими полных имен), с различным типом пространства.

Безбрежное пространство, по Конраду, подчиняет себе психологию русского человека. Почти что космическая безмерность территории, начало стихийное, бездушное, темное, перекликается со снегами, а также с семантикой имен персонажей (Зимянич — от «зима» и «земля»; Костя-лихач). Из нее вытекает и обожествление государства (князь и генерал выведены как небожители), и бесхозяйственность (можно ли владеть чем-либо в таком месте?), и несвобода личности (химеры на фоне пространства), и пьянство, и насилие, и экзистенциальный страх («человек с петлей на шее»), и некая вынужденная сделка с судьбой (как роком), и «тайная готовность унизить себя страданием», и даже склонность русских к суматошности мыслей, многословию и исповедальности, — как вытекают русские религиозность, идеализм, с одной стороны, и продолжающие их «мессианство наоборот», революционарность — с другой.

Русскую революционную идею Конрад, вопреки антирелигиозным заявлениям некоторых своих персонажей, трактует именно как религиозную, вольно или невольно разделяя с позиций особого постницшеанского индивидуализма критический пафос «Вех» (1909). Писателю не близки «мы» и «наши» — восторженное усвоение (и искажение) аристократией и разночинной интеллигенцией западных идей свободы, культ простого народа и почвы, отношение к кровавому террору как к священной миссии, моральная беспринципность в личной жизни. Впрочем, русские революционеры, показанные Конрадом, не спешат, за исключением Халдина, принести себя в жертву ради униженных и оскорбленных. Все эти живущие вне России мужчины так или иначе сомнительны. Они барственны, окружены женщинами, существуют на деньги, поступающие из-за океана или от богатых обожательниц, балуются литераторством (пишут автобиографии и статьи). Шато Борель (место обитания Петра Ивановича) — квинтэссенция такой «маленькой России» и ее уже не фаталистической религиозности, а салонных оккультизма и хлыстовства (которыми увлекается хозяйка — баронесса де С.). Удел некогда великого Петра Ивановича, легендарного беглого каторжника с обрывком цепи — обсуждение фантастических проектов, интриганство, использование женщин в материальных целях, духовная и, возможно, физическая импотенция.