Тайный агент. На взгляд Запада

Шаткая сложность «мудрецов» порядка, которые оправдывают существование двойных стандартов поведения и частичное использование зла ради всеобщего блага, ничуть не лучше нигилистических простоты и беспорядка. Мистер Владимир, борясь против русских террористов и распространения терроризма по Европе, цинично требует от завербованного посольством Верлока более активных действий и предлагает тому ради пропагандистского эффекта организовать взрыв самого западного Времени, самой Науки — Королевской обсерватории в Гринвиче. Министр сэр Этелред, выслушав доклад о гринвичском взрыве, позволяет помощнику комиссара переложить ответственность за произошедшее с верноподданных на иностранное правительство. Он намерен внушить общественности, что «все спокойно в королевстве», тогда как в действительности все обстоит иначе и специальные агенты расставляются полицией по всему пути следования министра по Лондону. Помощник комиссара боится свою либерально настроенную жену (благодаря богатству и связям которой перебрался из колонии в метрополию, в столицу) и поэтому стремится любой ценой оправдать попавшего под подозрение Михаэлиса — любимца богемы. В итоге, корыстно выгородив Михаэлиса и решившись предать суду Верлока (в роли жертвы заговора и добропорядочного мужа), он, временный назначенец и карьерист, готов поставить под удар всю систему полицейских осведомителей. Инспектор Хит, напротив, из ненависти к идейным вдохновителям анархизма желает посадить за решетку невиновного Михаэлиса и оставить на свободе — то есть спасти для розыскной работы — преступников: как полезного агента Верлока («Если понадобится, я вступлю в отношения с самим дьяволом»), так и удобного для наблюдения Профессора (которого к тому же иррационально боится). Убедившись в невозможности противостоять помощнику комиссара, Хит не только сдает Верлока начальнику, но и открывает Уинни глаза на происходящее, в результате чего та убивает мужа.

Последовательное перерастание порядка и лжепорядка в беспорядок и хаос, изображенное в романе отчасти в духе кровавой елизаветинской драмы^[311], отчасти в русле готической традиции, демонстрирует, что и без всякой бомбы основы британского общества сотрясены, а его члены, помимо их воли вовлеченные в работу некоего рокового, нецеленаправленно действующего принципа домино (новейшего, притом безличного, тайного агента цивилизации!), совмещают в себе противоположности: силу и бессилие, проницательность и ограниченность, свободу и несвободу. Невозможность в полной мере влиять на что-либо превращает конрадовских государственников в марионеток. В этом они столь же нереальны, фантастичны, сколь и изгои общества. Скованы конрадовские персонажи не только тем или иным ущемлением своих служебных полномочий (Профессор насмехается над боящимся его инспектором), тщеславием, относительностью морали (сколь тонка граница, отделяющая в романе свет от тени, полицейского от преступника и гаранта порядка от владыки хаоса!), но и другого рода детерминизмом, берущим начало в семьях.

Как у помощника комиссара, так и у инспектора Хита деспотичные жены. Оба пытаются восполнить свое одиночество в несчастливом браке активной деятельностью. Но и она становится дурной бесконечностью, так как оба, безусловно профессионалы (преступление раскрыто ими в течение суток), устраняются от личного принятия решений и потому, сохраняя деловитость, риторику «крестоносцев», теряют (уже как усталые прагматики) веру в истину, в смысл своей службы. Тайный агент в обличии всегда в чем-то враждебной к мужчине женщины — «За всем всегда стоит женщина!» — шлет свою «черную метку» (треугольный кусок материи с адресом лавки, который пришит Уинни к воротнику пальто Стиви) и Верлоку, не ожидающему со стороны жены никакой опасности. «Обманут» своими эротическими ожиданиями и товарищ Оссипон, успевающий, правда, сбежать от корпулентной Уинни в финале романа.

Итак, призрак революции, предвещающий закат цивилизации и гибель Валтасара на пиру (этот образ оригинально обыгран Конрадом в сцене убийства Верлока), ассоциируется в романе не только со взрывчаткой, анархистами, эмигрантами, двойными агентами, но и с концом патриархата, восстанием и местью женщины, пола. Революция и грядет, и уже давно состоялась в крепкой как скала, как сама Уинни Верлок, буржуазной Англии — словно внушает Конрад. Главный плод этой по преимуществу бескровной революции — сплошная мещанизация. И боги — люди-гротески — протестантской революции получают свои специфические дивиденды: власть, похвалу патриотически настроенных газет (сэра Этелреда прежде всего интересует национальный рыбный промысел), сворованные деньги, защиту общества (Михаэлис), доступных женщин, пиво, а также свободу разглагольствовать о революционном насилии, но только в пределах парков и других специально отведенных для этого резерваций. Оказывается, старый немецкий посол барон Штотт-Вартенгейм был не так уж и не прав, когда сокрушался о Европе: «Несчастная Европа! Ты погибнешь от морального безумия твоих детей!»