Германские военнопленные, находившиеся в неприятельской стране, были почти совершенно лишены возможности бежать, так как не могли рассчитывать на поддержку населения. Тем не менее, случалось, что подобные беглецы являлись. К ним приходилось относиться с величайшей осторожностью, так как вполне естественным было подозрение, что они при поддержке врага были отправлены обратно, с целью произвести разведку и при ближайшей же возможности дезертировать снова. После того, как это подозрение было неоднократно подтверждено добровольными показаниями самих же беглецов, последних стали отсылать на германский, восточный фронт. Это средство шпионажа, применявшееся неприятелем, принесло ему, однако, и некоторый вред, так как беглецы сообщали очень важные сведения о положении в глубоком неприятельском тылу и, в особенности, о методах, которые неприятельская разведка применяла к германским пленным.
Знание этого было важно, так как давало возможность предостеречь собственных солдат от этих методов. Вскоре после взятия в плен происходил сначала допрос по пунктам, интересовавшим в первую очередь войсковую часть, после чего производился подробный допрос на сборном пункте. Расспрашивание продолжалось в армейских лагерях. Для военнопленных при участии сведущих лиц по преимуществу эльзас-лотарингцев и доверенных лиц, одетых в немецкую форму. В больших лагерях шпики эти не обращали на себя внимания, та как здесь собирались пленные из различных войсковых частей. [185]
Пленных, о которых предполагали, что они знают особенно много, отделяли особо и пытались их либо склонить добром, либо принудить к показаниям с помощью строгого обращения. Когда пленные находились в бараках, то разговоры их между собою, особенно разговоры офицеров, подслушивались доверенными лицами. Кроме того, в бараках были подвешены на незаметных местах, за вешалками и шкафами, микрофоны, соединенные с комнатой переводчика или офицера разведки. Последние слушали, таким образом, разговоры пленных, которые, считая себя среди своих, часто говорили о вопросах, предлагавшихся на допросе и о чем они промолчали. Лишь постепенно удалось предупредить войска об этом способе и внушить им, что прежде чем разговаривать о военных делах, они должны хорошенько выстукать стены своего жилища и убедиться в надежности всех обитателей помещения.
Но и в находящихся внутри страны лагерях пленные не находились в безопасности от шпионажа. Там применялись те же средства, не только с целью контролировать настроение, но и для выяснения определенных вопросов.
При этих обстоятельствах нет ничего удивительного в том, что захваченные карты довольно правильно изображали германский фронт. То же самое имело место и с немецкими картами с нанесенным на них неприятельским фронтом, так как кроме допроса пленных имелся еще целый ряд средств, служивших целям разведки: захваченные карты и документы, знаки на убитых и другие материалы. Излюбленным средством было огорошить пленного точным знанием их собственного фронта, так что они должны были получить впечатление, что врагу уже все известно и что не имеет, поэтому, смысла что-нибудь от него замалчивать. Таким образом, точное знание неприятельского фронта не представляло особенных трудностей и не являлось, как таковое, большим успехом. Разведке было труднее узнать численность и Расположение резервов и намерения командования. В этом отношении разведка союзников, несмотря на свою обширность, на фронте успеха не достигла. [186]
VI. В тылу