– Удивлены, да? – с иронией спросила хозяйка, заметив обескураженные лица. – Вот таким образом мой сын чтит память о дедушке. Тот был художником, презирал быт и заодно меня – за то, что пошла в торговый институт. Внук удался как раз в него. Тоже всю жизнь демонстрирует презрение ко всему, что не холст и не краски. Еще бы, мать – хозяйка ювелирного магазина – его компрометирует! Я однажды предложила им выступить спонсором какой-то выставки, так он от меня как от чумной отмахивался. А ведь я пыталась найти с ним общий язык! Но потом поняла, что незачем. Он чужой, он не такой, как я, так к чему что-то менять? Мой отец его воспитал по своему подобию, вот они меня вдвоем и ненавидели.
– А кто отец Максима? – Лена присела за стол и подтянула к себе лежавшую на нем тетрадь.
– Он не принимал никакого участия в жизни Максима, кроме процесса зачатия, так что не вижу смысла его называть, – отрезала Иветта. – Я не выходила замуж, чтобы не травмировать ребенка, а оказалась виновата, что в доме после смерти дедушки не стало мужчины. Можете представить, каково слышать такое от шестнадцатилетнего подростка?
– Может быть, он просто поделился с вами тем, чего ему не хватало все эти годы, – осторожно сказала Лена.
– Чего ему не хватало? Чего ему могло не хватать? Я для него с первого дня в лепешку расшибалась, лишь бы у него все было! – Иветта опустилась на диван, который при этом мерзко заскрипел. – Вы знаете, сколько стоят краски? Хорошие краски, а не те, что продаются в нашем салоне «Художник»? Нет? Тогда я вам и сумму называть не буду. А скольких нервов мне стоило уговорить его поступить на экономический факультет?
– Вы же сказали, он рисует?
– Да, но это же не специальность! Он окончил экономический факультет и все равно поступил в институт культуры на это искусствоведение! Мужская специальность – музейный мальчик! Все назло мне делал, все! – Она махнула рукой и удалилась из комнаты, предоставив гостям разбираться со всем самостоятельно.
Обыск не принес никаких результатов, пожалуй, за исключением фотографии, на которой Жанна и Максим были сняты на какой-то выставке. На Жанне длинное синее платье, волосы убраны в высокую прическу, в ушах – длинные серьги. Рядом – Максим в светлом костюме. Он держал ее за руку и смотрел на нее, а вот сама Жанна в эту минуту отвернулась, и взгляд ее оказался направлен куда-то в сторону.
– Похоже, он ее действительно любил, – пробормотала Катя, разглядывая снимок, – а она его всерьез не принимала. Видите, какая поза? Он – к ней, а она вообще не с ним.
– Ты просто Голицына не видела, – хмыкнул Андрей. – Поняла бы, что мать права, никаких шансов у нашего Максима не было.
– Голицына я видела, подруга – его поклонница, я пару раз ходила с ней на презентации. Даже странно, что такого он нашел в этой Жанне: она-то как раз на любителя.
– Наверное, он ее не за внешность любил. У некоторых вон и внешность, как из журнала, а мозгов нет. И тю-тю, цыпочка, сиди молча со своей красотой неземной. Не все только вывеску ценят, – поддразнил Паровозников.
Катя вспыхнула, сунула фотографию ему в руку и вышла из комнаты. Лена укоризненно покачала головой, а Паровозников только руками развел.
Обыск можно было считать законченным. Лена дала протокол на подпись понятым, убрала все в сумку и предложила всем покинуть квартиру. Уже на пороге ее окликнула хозяйка:
– Вы не задержитесь еще на пару слов, если можно?
– Да, конечно. Андрей, подождите меня в машине, пожалуйста.
Вслед за хозяйкой она вернулась в гостиную.
Иветта выдвинула тяжелый стул с зеленоватой бархатной обивкой, указала на него Лене, а сама расположилась напротив.
– Понимаете, Елена… Простите, у меня плохая память на отчества.
– Денисовна, – подсказала она.
– Да, простите еще раз. Так вот, Елена Денисовна, я бы не хотела, чтобы у вас сложилось превратное мнение о моем сыне. Как бы там ни было, он мой единственный близкий человек. И что бы он ни сделал, я все рано буду на его стороне. Да, мы не сходились практически во всем, но Максим мой сын, я хочу знать, в чем его обвиняют. Возможно, ему понадобится помощь адвоката…
– Максима никто ни в чем не обвиняет. Нам он нужен как свидетель. То, что он вынес вчера из дома в пакете, было дневниками погибшей Жанны Стрелковой, и мы очень надеемся, что Максим запомнил то, что там прочел. Жанна и ее отец погибли, а убийца так и не найден.
Коротченко растолковала Ленины слова по-своему.
– Вы же не думаете, что Максим мог?.. Он ее любил, он никогда бы не причинил ей зла!
– Иветта Генриховна, успокойтесь, – негромко попросила Лена. – Я же сказала: у меня нет оснований обвинять Максима. Я практически уверена, что он не мог причинить Жанне вреда, особенно с учетом того, как она ему доверяла. Согласитесь, доверить личные дневники можно далеко не каждому. Так вот, Максиму она их доверила, как доверила еще один документ, который тоже просила уничтожить.
– Она его использовала. Просто использовала его слепую влюбленность, манипулировала им. – В который раз за этот вечер мать повторила то, что Лена уже слышала.