Тайны взрослых девочек

– Неоднократно, – на ее губах появилась брезгливая усмешка. – Эта девица использовала его как личную секретаршу. Принеси-подай, понимаете? Если ей нужно было, могла позвонить и среди ночи. Он срывался к ней по первому ее зову. Я всегда удивлялась: как мужчина может так себя унижать? Любишь ты женщину – так признайся, делай какие-то шаги. А быть тряпкой, собачонкой, мальчиком на побегушках, лишь бы рядом… Нет, этого я не понимаю. В тот день, когда с ней случилось это… – Иветта Коротченко запнулась и умолкла на секунду, но тут же продолжила не менее эмоционально: – Так вот, в тот день он пришел с таким лицом, как будто его жизнь закончилась. Так и сказал кому-то по телефону: «Мне больше незачем жить, когда я знаю, что никогда больше ее не увижу». Потом, правда, добавил, что будет продолжать заниматься ее фондом и галереей, ему, кажется, это по-настоящему нравилось.

– Получается, Максим был влюблен в Жанну?

– Влюблен? – Она чуть не подпрыгнула. – Да вы шутите! Он ее боготворил, смотрел ей в рот, ловил каждое ее слово, а она замечала его только тогда, когда ей что-нибудь было нужно. У нее же был жених, писатель этот, как его… – Иветта Генриховна защелкала наманикюренными пальцами, вспоминая.

Андрей подсказал:

– Голицын?

– Да-да, Голицын, точно! Если вы видели моего сына, то должны понять, что против этого Аполлона у него шансов не было. Не представляю, на что он вообще рассчитывал. На то, что когда-нибудь она откроет глаза и поймет, что… Ой, да что об этом говорить? – Она махнула рукой и снова умолкла.

Было очевидно, что добиться большего от матери сбежавшего Коротченко они вряд ли смогут. По логике вещей, нужно было отпустить ее восвояси, но интуиция следователя подсказывала, что сейчас они с Андреем что-то упускают.

– Иветта Генриховна, мы можем осмотреть комнату Максима?

– Пожалуйста, хоть сейчас. Не знаю, что вы там хотите найти, но раз нужно…

– Тогда я сейчас получу ордер на обыск, и мы с вами поедем.

Лена почти бегом направилась в кабинет прокурора. Убедить его в необходимости произвести обыск удалось, хоть и с трудом. Вместе с Андреем и матерью Максима Лена поехала к Коротченко. Андрей перед выходом позвонил Кате и велел ей тоже приехать по указанному адресу.

– Должен же я ей хоть что-то показать.

Мать и сын Коротченко занимали квартиру на третьем этаже хрущевской пятиэтажки. В соседних квартирах все были дома, Лена без труда нашла понятых и вслед за хозяйкой переступила порог чужого дома. И немедленно застыла в изумлении.

Квартира Коротченко была полностью перепланирована и выглядела практически элитной. Просторный холл, гостиная с тяжелым круглым столом в центре. Направо из холла кухня, обставленная белой мебелью. Слева от кухни – закрытая коричневая дверь. Мать Максима кивнула на нее:

– Вот комната сына. Я уверена, что она заперта, он всегда закрывает ее на замок, как будто ждет, что я буду входить туда без него. Но, если честно, я не открывала эту дверь и не переступала порог этой комнаты уже лет шесть.

За спиной Лены послышался неодобрительный возглас соседки, она обернулась, но Иветта Генриховна уже уперла руки в бока и, грозно взирая на того, кто посмел ее осудить, заявила:

– Не ваше дело, ясно? Я не лезу в ваши семьи, и вы бы в мою не залезли, если бы не это! – Она имела в виду необходимость впустить в квартиру посторонних. – Что же вы стоите, подергайте ручку! – Это относилось уже к Лене.

Дверь не открывалась, и она глянула на Лену.

– Видите? Я говорила.

– Хорошо, но ведь должен быть ключ? Насколько я понимаю, в комплекте с замком идут три ключа.

– И где мне прикажете их искать?

– Наверное, там, где вы обычно держите такие вещи. Если, конечно, вы не хотите, чтобы мы сломали замок.

– Нет-нет, – Коротченко как-то сникла, – ломать не нужно, вы же дверь испортите. Я поищу.

Ключ нашелся в глиняном кувшине, который она принесла из кухни, – среди других ключей, гардинных крючков, горы мелочи и еще каких-то безделушек. Андрей открыл дверь, и Лене показалось, что они попали в другое измерение.

Комната Максима настолько разительно отличалась от всей остальной квартиры, что складывалось впечатление, будто ее присоединили к квартире случайно. Там, где обитала мать, мебель была новой, современной и дорогой, а здесь стояли старый продавленный диван с полированной спинкой, какой сейчас не встретишь уже и на свалке, полированный шифоньер и огромный письменный стол. Весь этот обшарпанный гарнитур 1950-х словно бы самовольно занял пространство, не оставив места для свободы и новизны.