Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых

Великий князь Сергей Александрович записал в последний день нахождения в Сарове в дневнике следующие строки: « 29 июля. Чугунка между Арзамасом и Москвой. Встали в ½6 ч. Я в кителе киевском. Пошли приложиться к мощам и в Зосимо-Савват[иевскую] церковь к обедне, где и сподобились приобщ[иться] Св. Таин – дивно! Масса народа. Ольга, Петя с нами. В ½9 ч. с Царями у молебна у мощей и отъезд в Дивеево. Были там у обедни. Игуменья Мария – прелестное впечатление. С Минни мы, Олей, Петей к блаженной Прасковье Ивановне – курьезное впечатление!! Были и у Мотовиловой, хорошо помнящей Пр[еподобного] Серафима. В 7 ч. были в Арзамасе. Масса народу всюду; жарко, пыль ужасная. В вагоне разговор с Минни – горько жаловалась на Alix. Все мы под умилительным чувством» [190] .

Великая княгиня Елизавета Федоровна после возращения в имение Ильинское (около Москвы) написала письмо 27 июля 1903 года вдовствующей императрице Марии Федоровне, в котором имеются такие строки:

«Душенька Минни!

Мы все еще как во сне – что за время! Понемногу возвращаются прежние разнообразные впечатления, чувствуешь себя не здесь и мечтаешь вернуться! Как трудно входить в будничную жизнь, вести ежедневные разговоры, когда частица тебя осталась там. Вот когда чувствуешь свою душу, сердце и ум могут трудиться как обычно, но что-то пребывает в горнем мире, ближе к Богу, чем прежде. /…/

Я получила милое письмо от Аликс. В твоем присутствии, надеюсь, известное влияние сошло на нет; на самом деле у нее любящее сердце, а они словно огородили ее стеной, чтобы сделать экзальтированной и слепой к истинной любви ее близких. Хотела бы я помочь! Печалюсь, зная, что тебе, дорогая, грустно, но, право же, вспомни прежние времена – так было не всегда. Может, те сестры хорошие ( черногорки, Милица и Стана Николаевны. – В.Х. ), а ее так ослепляет их фанатизм и излишнее рвение? Полагаю, они действительно глубоко верующие и убежденные, но им никогда не хватало просвещенности, чтобы понять, что можно жить в Боге и быть в жизни простыми и естественными. /…/

Помнишь, как мы гуляли вечером, это чудесное, освежающие душу омовение… И тех многих и многих бедных больных. Невозможно забыть их горестные, страдальческие взгляды, их молитвы, веру, в сравнении с которой чувствуешь себя такой маленькой. Как прочувствовал бы это Саша, как часто мы думали о нем. В нем был тот дивный покой и сила веры, которые много помогают в жизни. Уверена, он был там, рядом с тобой, охраняя тебя и благословляя всех. Как бы хотелось поговорить с ним, узнать его мысли и впечатления, они всегда были так верны и точны. Ники, конечно, очень чистый и милый и верующий, но он молод, а с Сашей ушел великий помощник.

Прости, дорогая, если я расстроила тебя этими словами, но так часто думалось об этом, и ты меня поймешь.

Наилучший привет от нас обоих, Мария и Дмитрий целуют твои дорогие ручки.

Твоя любящая сестра Элла » [191] .

Свидетельствует протоиерей Стефан (Лашевский), – слово из рукописной «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» (ч. 2, 1903–1927 гг.), составленной по благословению митрополита Серафима (Чичагова), – написано в 1978 году: «Во время прославления в Дивееве жила знаменитая на всю Россию Христа ради блаженная Параскева (Паша) саровская. Государь был осведомлен не только о Дивееве, но и о Паше саровской. Государь со всеми великими князьями и тремя митрополитами проследовал из Сарова в Дивеево, куда на торжества собралось около 200 тысяч человек. Вдоль дороги, ведущей к Сарову, по преданию, по обеим сторонам, его встречала вся обитель, 850 сестер.

Блаженная Параскева, ожидая Государя, не велела готовиться особо, но попросила сделать из глины 9 солдатиков и сварить чугунок картошки в мундирах. Матушка игумения приказала вынести из келлии блаженной все стулья и постелить большой ковер. В экипаже они все подъехали к келлии блаженной. Их Величества, все князья и митрополиты едва смогли войти в эту келлию. Параскева Ивановна, когда Государь вошел, взяла палочку и посшибала головки у всех солдатиков, предсказывая их мученическую кончину, а к трапезе предложила картошку в мундирах, что значило суровость их последних дней. Потом сказала:

– Пусть только царь с царицей останутся.

Государь извиняюще посмотрел на всех и попросил оставить его и Государыню одних. – Видимо, предстоял какой-то очень серьезный разговор.

Все вышли и сели в свои экипажи, ожидая выхода Их Величеств. Матушка игумения выходила из келлии последняя, но послушница оставалась. И вдруг матушка игумения слышит, как Параскева Ивановна, обращаясь к царствующим особам, сказала: “Садитесь”.

Государь оглянулся и, увидев, что негде сесть, – смутился, а блаженная им: “Садитесь на пол”. Вспомним, что Государь был арестован на станции Дно. Великое смирение – Государь и Государыня опустились на ковер, иначе бы они не устояли от ужаса, который им говорила Параскева Ивановна. Она им сказала все, что потом исполнилось, то есть, гибель России, династии, разгром Церкви и море крови. Беседа продолжалась очень долго, Их Величества ужасались, Государыня была близка к обмороку, наконец, она сказала: “Я вам не верю, это не может быть”.

Это было за год до рождения наследника, и они очень хотели иметь наследника, Параскева Ивановна достала с кровати кусочек красной материи и говорит:

– Это твоему сынишке на штанишки, и когда он родится, то поверишь тому, о чем я говорила вам.

С этого времени Государь начал считать себя обреченным на крестные муки, и позже говорил не раз: “Нет такой жертвы, которую я бы не принес, чтобы спасти Россию”.

Батюшка Серафим говорил своим дивеевским сиротам: “Страшное время идет на Россию, – я молил Господа отвести эту страшную беду, но Господь не услышал убогого Серафима”. В записках князя Путятина, человека очень близкого Дивееву, сохранилась запись о том, что когда Н.А. Мотовилов спросил батюшку Серафима: когда же буде самое страшное время, он ответил: “Немного позже, чем через 100 лет после моей смерти”, – то есть, последние тридцатые годы XX-го столетия. /…/ В Дивееве крепко держалось предание батюшки Серафима, что придет время и всем им придется на время уйти в мир, а на сколько времени, батюшка не сказал, – что Бог даст. Видимо, оно и не было еще решено. Все зависело от покаяния народного, – ведь и отец Иоанн Кронштадтский говорил, что если русский народ не покается, то кончина мира очень близка. Были и такие мнения, что близка кончина мира, но прозорливые старцы, особенно в Оптиной пустыни, говорили, что буде еще период благодати Божией на Руси. Во всяком случае, сестры уходили с крепкой верой, что уходят только временно, что Дивеев, как и вся Русская Церковь, вновь возродится» [192] .

В воспоминаниях Варвары Петровны Шнейдер (1860–1941) есть изложение ее разговора с Государыней Александрой Федоровной о блаженной Паше Саровской: «…Императрица спросила меня, видела ли я Саровскую Пашу? Я сказала, что нет. “Почему?” – “Да я боялась, что прочтя, как нервный человек, в моих глазах критическое отношение к ней, она рассердится и что-нибудь сделает, ударит или тому подобное”. И осмелилась спросить, а правда это, что когда Государь Император хотел взять варенья к чаю, то Паша ударила его по руке и сказала: “Нет тебе сладкого, всю жизнь будешь горькое есть!” – “Да, это правда”. – И раздумчиво Императрица прибавила: “Разве Вы не знаете, что Государь родился в день Иова Многострадального!” Потом говорила о юродивых, бургундских принцессах (Эльза Лострип), грюнвальдовских старцах и проч.» [193] .

Фрейлина императрицы баронесса С.К. Буксгевден делилась воспоминаниями о проведенных днях в Саровском монастыре вместе с царской семьей: «Эти сцены произвели неизгладимое впечатление на Государыню. Практичному протестантскому сознанию трудно понять религиозные чувства, которые движут православными. И лишь те, кто совершали паломничество в Иерусалим во время Страстной седмицы, могут представить себе, какие эмоции переполняли русских паломников, присутствовавших на саровских торжествах.

Следует сказать, что в красивой церкви, построенной в Царском Селе после рождения наследника, главный храм был посвящен иконе Божией Матери, называвшейся «Феодоровская», а второй храм – святому Серафиму Саровскому» [194] .

Генерал А.А. Мосолов также отмечал в воспоминаниях: «…Была еще длинная и весьма утомительная обедня, а затем мы, все время сопровождаемые толпою, поехали в Дивеевский женский монастырь, за 15 верст. Здесь нам была приготовлена трапеза, после которой императрица пошла к какой-то знаменитой отшельнице, старице, и пробыла у нее чуть ли не 2 часа, из-за чего наш отъезд запоздал. Доехав до другой платформы, также возведенной для этого случая, мы сели в императорский поезд и отбыли /…/

Опыт сближения Государя с народом легко мог стать повторением Ходынки. Он указывал на опасность для императора своему чисто человеческому импульсу. Царь желал проявить, так сказать, физическую ласку любимому народу, в котором за эти дни он почувствовал выражение атавистической любви к своему помазаннику, такой преданности и любви, на какую способны только русские люди» [195] .

Личность Государя Николая II играла огромное роль в церковной жизни России, гораздо большую, чем его царственные предшественники. Глубокая вера царя, его постоянные паломничества к православным святыням сближало его с коренным русским народом. Государственная власть была для Николая II тяжелым долгом и обязанностью, а порой непосильным крестом. Ему ближа была духовная власть, правящая по православным законам и совести. Вопрос о возрождении Патриаршества на Руси, поднимавшийся «с самого начала его царствования, привлек его возможностью отказаться от бремени земной власти и принять духовную» [196] .

В печати встречаются сведения, о которых следует упомянуть отдельно. По свидетельству обер-прокурора Синода Лукьянова, еще в 1904 году царь после великих торжеств прославления Серафима Саровского и радостного исполнения связанного с ними обетования о рождении ему Наследника, приехал к митрополиту Петербургскому Антонию (Вадковскому) просить благословение на отречение от престола и пострижение в монахи в одном из монастырей. Митрополит отказал ему в этом. [197] . Стоит заметить, что Сергей Михайлович Лукьянов (1855–1935) занимал должность обер-прокурора Синода в 1909–1911 гг.

Попытку отречься от престола и занять место Патриарха Государь возобновил в 1905 году. Заседавший 22 марта Св. Синод единогласно высказался за восстановление патриаршества. Еще зимой члены Св. Синода во главе с первенствующим Петербургским митрополитом Антонием встретились с императором Николаем II, который, со слов очевидца, сказал: «Мне стало известно, что теперь и между вами в Синоде и в обществе много толкуют о восстановлении Патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал меня. Я много о нем думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей Патриаршества на Руси и его значением во дни великой смуты междуцарствия и пришел к заключению, что время назрело, и что для России, переживающей новые смутные дни, Патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?