Особое место в учении деда занимала Вера. Он втолковывал внуку, что казаки, воспитывая характерников в своем товариществе, следуют заповедям Божьим. И хотя, ляхи и их униатские священники – ксендзы считают их чаклунами, галтовниками, казаки – характерники, бьются за волю и веру своего народа. А само это слово происходит из древнеславянских слов «ха», что значит «добро», и «ра» – «свет», то есть характерство – это «Свет Добра» или «Сила для Добра».
Последнее испытание.
Василько уже прошел четыре обряда посвящения: «огненную реку», когда нужно было неспешным шагом и босыми ногами пройтись по раскаленным углям; «ясновидение», когда казачок с завязанными глазами должен дойти до родового дуба; «головоломку», когда старшие задают казачку каверзные вопросы с подвохом, на которые он должен дать верные ответы, и решающий обряд – венец науки, когда казачок должен был уйти от погони, скрыться в степи и, преодолев засидки и сторожи, добраться до родового дуба, прикоснувшись к его листве. Но дед приготовил для него еще и это, сегодняшнее, испытание. Что заключалось в дедовом слове – этого Василько не знал, но ничуть не боялся, а только голову сломал в догадках да раздумьях.
Они ехали долго, не останавливаясь. Солнце уже клонилось к закату, когда дед, наконец, остановил коня у края глубокого оврага, густо поросшего терновником. Из мрачного зева оврага тянуло сыростью и тленом.
– Тут и заночуем, – сказал дед, – это вот и есть, Волчий Лог.
Василько спрыгнул с коня и потянулся всем телом – до хруста в костях, разминая затекшие члены. Ему было немного страшновато около оврага с таким жутким названием, но он старался перебороть в себе страх.
– Диду, а вогнище запалим? – спросил Василько.
– Не будем мы палить. Я дажить люльку с собою не брал. Волк чует сторонний запах здалеку. Он не придет, коли запах вогнища почует. Все, сынку, лягай спать. Тоби тяжка ничь предстоит, а я покараулю, доки не заснешь.
Василько улегся на прогретую летним солнцем землю, подложив под щеку сложенные вместе ладошки, и мгновенно уснул, измученный дальней дорогой.
Проснулся Василько от леденящего душу звука, он проникал ему прямо в мозг, возвестив приближение, чего-то доселе, неведомого, пугающего, рвущего ужасом каждую жилу.
Мальчик резко привстал: ни деда, ни Орлика рядом не было. Правая рука Василька уперлась в какой-то сверток из холстины. Он лихорадочно развернул его, и обнаружил в свертке нож в мягких кожаных пихвах и кремень с кресалом. «Как же так?! – подумал Василько. – Дед бросил меня здесь одного и даже не предупредил?!»
Вновь раздался этот душераздирающий звук. К нему присоединился еще один, еще, еще… Звуки доносились с противоположной стороны оврага, но вскоре стали приближаться к Василько. И вдруг мальчик понял, что это – волчий вой, изрыгаемый из десятка голодных волчьих глоток. Василько окаменел, не в силах пошевелиться. Ужас сковал его тело, лишив разума и воли. Он сидел, уперев руки в землю, бросив нож и кресало, ибо знал, что не помогут они ему в борьбе с волчьей стаей. Эта обреченность и это немыслимое состояние, когда ты оставлен один на один со смертельной опасностью, и тебе не поможет никто – заставили его обратить свой взор в небеса, чтобы исполнить последнюю молитву: «Господи, Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси меня, грешного!».
И вдруг он увидел, как над Чумацким шляхом поднялся звездный ветер, расшвыривая звезды, как песчинки, и закручивая их в хоровод. Из земли, в которую крепко упирались его руки, вдруг стала вливаться в тело неимоверная сила, наполняя все естество мальчика спокойной и твердой уверенностью. Он почувствовал, как звездное небо и степь сливаются воедино в его теле, и эта связь длилась долго, очень долго. Пока в душе у Василько не проснулся волк.
Из-за пологого ската оврага вышли волки. Они шли медленно и осторожно, как будто сами боялись казачка. И Василько понял причину этого дикого, жуткого воя. Волки предчувствовали появление в степи нового казака и шли изъявить покорность ему, изливая свой страх в песне смерти.
Василько встал во весь рост, ожидая приближения стаи. И когда звери окружили его полукругом, вдруг высоко поднял голову в небо и… завыл. Это был победный вой. Это был гимн Господу, степи и небу, разуму и воле, добру и свету. Он понесся далеко по степи, всколыхнув ковыли! И их серебристо-голубые метелки, как сотни тысяч, миллионы казацких судеб волнами помчались к морю. И только восход солнца оборвал эту торжественную песнь казака, нового защитника степи.