Тайное имя — ЙХВХ

Авшалома Сарра нашла возившегося с сортом семян, который они с Ароном называли «штучкис», — так говорил один работник, вернувшийся обратно в Гомель. «А эти штучкис кудою?» — «Тудою, — отвечали ему. — Ин дрэрд». У него и прозвище было «штучкис». («Штучкис, я из Баден-Бадена, а ты?» — «А я из Гомель-Гомеля», — все смеялись, и он со всеми.)

— Авшалом, нужно поговорить. Это важно.

Авшалом, «отделявший зерна от плевел», сказал рабочему: «Продолжай, Лева. Вот так, как я. Все корзины, понял?»

— В чем дело, Сарра?

— Я была дома. (В Зихрон-Якове.)

— Я знаю.

— Не сердись. Да, я навестила Тову, она нездорова. И вдруг она мне говорит: «Отправьте меня в Египет, я, как быстроногий Нафтали, слетаю». (Това = Тойбэ.)

Авшалом смотрит на Сарру пустыми непонимающими глазами…

— Конечно! — воскликнул. — Конечно!

— Ты понял? — радостно закивала Сарра.

— Да, это здорово придумано.

— Ты думаешь, голуби не забыли дорогу домой?

— Да ты что!

Саррины тревоги развеять было тем легче, чем сильней ей этого хотелось. Когда он говорил «да ты что!», ее оставляли все сомнения. Лицо Авшалома, его тело — а тело зеркало души — были ее твердыней.

— Я спрашиваю, потому что эти птицы, как и мы, много времени провели в неволе, — сказала она многозначительно.

Он не оценил.

— О какой неволе ты говоришь? Я о них заботился, как Hoax Праведный[130]. Послать одного или сразу двух?

— Если голубь и голубка, сразу двух. Нельзя их разлучать. Ты меня еще любишь?

— У Ноаха их было три. Один не долетел, другой вернулся с оливковой ветвью в клюве, а третий не вернулся.

— Авшалом… Это был один и тот же.

— В самом деле?

Сарра никогда не скажет «Ави» — ни подавно «Авик», как его звали дома. «Ёсик», «Авик», «Шмулик», «Лазик» — это типично для московиц. Социалисты без суффиксов жить не могут. Она с первого вечера, когда на танцах поймали хадерского соглядатая, звала его Авшалом — величаво, голосом Библии. Мы на библейской земле.

— Двух. Давай пошлем двух для подстраховки. («Если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его». 1937). Будет пролетать над свадьбой, а там стрельба в воздух. Голубей нам еще доставят, если попросим. Нечего их жалеть.

— Хорошо. А кого я еще люблю, Сарра, если не тебя. Сравни себя с другими, и ты все поймешь.

— А Ривка? Кто дарил ей стихи?

— Тебе я дарю свою жизнь.

Если сообщение зашифровано, весьма возможно, что его не расшифруют и те, кому оно предназначено. Письмо по-английски, привязанное к оглобле, осталось нерасшифрованным. Не спросишь у первого встречного: «Спик инглиш, старик? Будь добр, прочитай». Можно со вторым голубем послать ключ от шифра. Например, учебник арамейского. Это оптимально при стопроцентной уверенности, что оба голубя долетят. Но тогда зачем шифровать? Написать прямым текстом. То-то турки обрадуются, когда, вопреки ожидаемому, донесение попадет к ним. «Глянь, Мустафа!» — «Откуда это?» — «Над черкесской свадьбой пролетал. У нас под носом орудуют шпионы». Провал не то что реален — неминуем. Что же, во избежание провала ничего не сообщать? Хороши шпионы.

Может, спросить у Товы? Это ей пришло в голову с голубями. Глядишь, ей еще придет что-то в голову.

— Сарра, хватит с нас Товы.

— Ты несправедлив к ней.

— Арон был против, не я.

— Хорошо, давай бросим жребий. Сказано: «Израиль, уповай на Бога». Это и есть уповать на Бога. Он решает.

Обсудили несколько ответов — альтернативных вариантов Божьего Промысла. Сарра записала их на отдельных бумажках. Авшалом тянет жребий.

— Ну что? — спросила она, когда он развернул.

— Пустая.

Когда ответов несколько, а не «да» — «нет», положено оставлять один бюллетень чистым. Такое правило.

— Это значит, что мы должны решать сами, а не перекладывать ответственность на кого-то другого. У него своих дел хватает.

Хотя Авшалом поэт, его лирическая фантазия питалась от чужой розетки. Тягаться с буйным Сарриным воображением никому не по силам. Кто как не она вняла ономастической подсказке, вспомнив про голубей? И она же придумала способ себя обезопасить.

— Вот что я думаю: попадет это к туркам — предположим. Надо направить их по ложному следу. Нужна не шифровка. Нужно так написать, чтобы подозрение пало армян.

— Их совсем со свету сживут.

— Мы сражаемся и за них. Кто напишет по-армянски? Ованес, лошадиный доктор кривой…

— Как говорит Арон, был да сплыл. В Иерусалиме их много. Еще прибавились бежавшие из Киликии.

В Париже Авшалом называл себя «ерушальми». Лучше, чем «из Хадеры». При одном взгляде на него у всех перед глазами монастырь среди Гефсиманских кущей: разбитые сердца восточных красавиц и в перспективе турецкая плаха. Иерусалимский Жюльен Сорель.

Лёлик Файнберг действительно переезжал с семьей из Хадеры в Иерусалим — ненадолго, чтобы через два года, проклиная этот «постоялый двор для мракобесов со всего мира», вернуться в постылую Хадеру.