Тайное имя — ЙХВХ

— Это первая ночь, что мы вообще спали. Все время, что нет Арона, дежурили по очереди. Сарра поэтому и перебралась сюда. А тут…

— Захотелось, да? Поспать?

Нельзя оправдываться перед теми, кто косо на тебя смотрит.

Авшалом вертел письмо.

— Про Арона здесь нет ничего, — сказал он. — Если я правильно понял, они будут через три недели снова.

Надо было решить, привлекать ли к работе Московичи, — собственно, то, зачем Лишанский здесь.

Авшалом сказал, что если ограничиться соучастием людей симпатичных, то можно узнать много приятного о себе. — А мы собираем данные о враге. С ним симпатичные люди не выпивают.

— Я не верю ему, — сказала Сарра. — Понимаете, я не верю ему и никогда не стала бы иметь с ним дело.

— Смотря какое дело, — возразил Лишанский. — Такого, что дало бы повод Авшалому его застрелить? Такого дела тебе никто и не предлагает.

Сарра молчала, ей было стыдно при Лишанском признаться, что напугана. Ни на миг она не забывала сказанного Товой: «Нааман — смерть твоя».

— Това… — и замолчала.

— Что «Това»? — спросил Лишанский.

— У нее есть маленький пистолет. На крайний случай

— Какое это имеет отношение к Нааману? — Лишанский пожал плечами. — Чтоб ты знала: из дамского пистолета стрелять себе дороже. Твой братец Алекс предпочитал «винчестер».

Мало ли что Алекс предпочитал… не будем о глупостях, — исподволь она перевела взгляд на Авшалома. Борода ему шла, зачем он ее сбрил? И у нее не спросил. Она бы не изменила прически без спросу. Вспомнила, что Хаим побрился после свадьбы и стал как сдоба. Это глупости, когда Това говорит, что мужчина должен любить женщину сильнее, чем она его, — тогда их союз будет счастливым. Хаим с ума по ней сходил, что с того? А она сходит с ума по Авшалому, — и хорошо… Разве не сходила с ума те три месяца, что от него не было известий. Счастье, что на его помолвке с Ривкой ножи были тупые. Нет, Това может и ошибаться.

— А верно, что он при тебе избил Алекса?

— Кто «он»?

— Московичи.

— Это он тебе сказал? Я же говорю, ему верить нельзя ни на гуруш. Мой агент может быть негодяем, он может быть… — Сарра перевела дух, — убийцей, но он не должен мне лгать.

— Не знаю, — сказал молчавший до сих пор Авшалом. — Вы все предубеждены против него, — подразумевалось, что в Зихрон-Якове.

— Хорошо, я скажу. Я боюсь. Това гадала мне на Сэфер Шмуэль, когда Нааман ко мне посватался. (Надо было видеть лицо Авшалома. Ёсик Лишанский, тот только ухмыльнулся: и Нааман тоже?) Это было еще до Хаима, еще Алекс из Америки не вернулся. Появляется вдруг у миквы, когда я воду набирала. Как из-под земли, даже испугал. Помог воду довезти. «У вас, — говорит, — сильных рук в доме нет». И предлагает свои. Я ему сказала: «Нет, Нааман, у нас в Зихрон-Якове за тебя не пойдет ни одна. Детей же задразнят». А Това потом открыла Сэфер Шмуэль и говорит: «Нааман это смерть твоя».

На бритом лице Авшалома непривычно и неприятно заходили желваки.

— Я понимаю, почему Арон сразу отмел Тову. Или мы сражаемся за Сион, или гоняемся за тенью Шмуэля.

— Все, что она говорит, всегда сходилось… Она и на тебя гадала, Авшалом.

— Тоже похоронила?

Вмешался Лишанский:

— Жена моего дядьки в Митуле, мумэ Мэрим (тетя Мэрим) любила говорить: как сон отгадаешь, так он и сбудется[128].

Уже третью ночь подряд дорога на Газу запружена войсками, и конца краю этому нет. Заклад Нааман выспорил: дюжину бутылок шампанского сберег и еще разжился бутылкой латрунского. Сирийской армии, она же Армия освобождения Египта, она же Четвертая армия, предстояло повторить опыт годичной давности в расчете, что на этот раз военное счастье улыбнется османскому ятагану, а не новозеландско-австралийскому корпусу, который мы так славно потрепали в Дарданеллах.

Сделали вид, что Лишанский клюнул на предложение Московичи: «Твои бедуины — мои новости». О НИЛИ ни слова. Инициатива исходит от Московичи. Его мотивы Лишанскому мало интересны, может быть, хочет прослыть героем среди тех, кто им пренебрегал, может быть, пьяная блажь. А для Лишанского это еще один источник дохода. Как бы там ни было, время не терпит. Надо скорее предупредить Каир: Джемаль-паша и Крессенштейн-паша готовятся нанести главный удар на подступах к Исмаилии.

Сарра советуется с Товой — боится, как бы Авшалом снова не отправился в Египет.

Правильно боишься. Сколько раз на него выпадало. Даже у Ривки. А она лишена дара.

Сарра кивнула, сжав кулаки, так что ногти вонзились в ладони. Молчала и только кусала губы. Това зажгла позади себя свечу, перед собой положила книгу. Выписала три слова: труба, Иоав, семя. Затем нарезала слова на буквы, перемешала их и принялась складывать в другие слова.

— А пусть Ёсик идет, Лишанский, — сказала она. — Его пули не берут, — у Товы пистолет всегда при себе, очень изящный, в прехорошеньком кошельке-кобуре. По пути в микву она всякий раз прячет его у Сарры в дверном наличнике, там устроен тайничок.

— Спасибо, голубушка, я постараюсь… — и осеклась: «голубушка»…[129]