Поездка брата в Берлин для Сарры оставалась просто поездкой в Берлин. Он лишь поручил Авшалому законсервировать все опыты в случае своей непредвиденной задержки. Из Копенгагена еще, вероятно, предстоит отправиться в Америку на организованный Гарфилдом симпозиум, о чем паша предупрежден по секрету. «И много чего еще он знает по секрету?» — спросил Авшалом. «Ты знаешь больше».
В ту поворотную эпоху в
Так описывала пленение Арона турецкая пресса. Сарра узнала об этом из хайфской «Ди Цайтунг», которую спешно прислал ей человек-невидимка по имени Рафаэль Абулафия.
«Что делать и что это значило?» Она терялась в догадках. Давшая имя НИЛИ и тем сотворившая НИЛИ, Сарра не предполагала, что у нее самой могла быть ограниченная «степень допуска», как у Мойше Неймана или даже Лишанского, ветерана антитурецкого подполья с пылкой претензией на первые роли.
Авшалом — Сарре: «А ты не думаешь, что Арон что-то скрыл от тебя? Я помню, как было с твоим Алексом». — «„Моим…“ — решительно, после паузы: — Да, моим. Нет, Авшалом, нет. Со мной он бы так не поступил никогда».
Но в подполье не бывает «никогда». Там вечный Судный день, который освобождает от всех клятв. Заела пластинка «Кол нидрей», напетая Саббатаем Цви (см.). Готовность жертвовать собой macht frei — освобождает. Как и беспрекословное подчинение — macht frei. Этим жизнь подпольщика и заманчива — подпольщика, разведчика. Тайны не имеют срока давности. Мы никогда не узнаем, что говорил Аронсон Вейцману (последний включит его в состав делегации на переговорах в Версале). Жил ли Аронсон у Вейцмана? По утрам они с Жаботинским спускаются к завтраку, кошер в общих чертах, слово о полку…
Среди тех, с кем Аронсон встречался в Лондоне, вполне мог быть сэр Герберт Самюэль, правоверный еврей, будущий верховный комиссар Палестины. Арону было перед кем рисовать картины грандиозной стройки на Храмовой горе.
Рембрандт. «Евангелист Матфей»
Помните евангелиста с пером в руке — кисти Рембрандта? А помните, позади ангел с лицом Титуса, сына художника? И ангел что-то нашептывает евангелисту. Не тот ли самый ангел, только с лицом Арона, стоял за спиной лорда Бальфура, когда его перо начертало беспримерные слова: «Правительство Его Величества выступает за создание в Палестине национального убежища для еврейского народа и приложит все усилия для достижения этой цели».
Кто кого перехитрит
…Но это мы, творец своего космоса, в центре всех событий сразу. Другие — нет. Это мы, как Дух над водами, — теми, из которых выйдет британский связной, и теми, в которых был «пленен» глава НИЛИ (говорим же мы «глава Мосада»). Меньше всего в Дамаске могли предположить инсценировку, ее скорее могли предположить в Атлите, куда Сарра перебралась, поручив повседневную заботу об отце и уход за домом супружеской чете из Бурджи. Но и Сарра ничего не понимала. Вот так, не предупредив? Или решение было спонтанным? Или попал под дружественный огонь? (Знала б она, что побег Арона стал «тайной внутри тайны» под влиянием услышанного от Франца К. из австрийской военной миссии.)
Чтобы сложившееся при Ароне единоначалие не превратилось в заседание поселкового совета где-нибудь в Афуле или Метуле[126], Сарра переместилась на верхнюю ступеньку, которую, как и Арон до нее, ни с кем делить не собиралась. Да и н
Арон… Всего лишь местоблюститель наш Арон. Не ему назначено быть Судьей Израилевым, зиждителем возводимого втайне от турок Храма. Но Сарре! Сарре-пророчице! Она — распорядительница работ. И никто, никакой Ёсик Лишанский, не оспорит ее право на руководство НИЛИ. Ее — нет. Но не Авшалома. Быть у Арона Аронсона шестеркой (не побоимся этого слова) совсем не то же, что быть в любовниках у Сарры Аронсон и руководить НИЛИ из одной с нею постели.
И снова как прежде. Ночь за ночью, неделю за неделей на экспериментальной ферме ждали появления корабля-призрака. Но лишь тоскливо чернеет средневековая руина да лунная дорожка подернута рябью. Воображение воспалено. Если и дальше уподоблять Сарру корове Рыжухе, то вымя ее набухло от скопившейся информации.