Тайное имя — ЙХВХ

Ситуация, в которой, по ощущению немцев, Германия, немецкий мир, немецкая культура держат круговую оборону, не всегда сопровождается пальбою из пушек. В Палестине, например, она стартовала в виде студенческого флешмоба. Официальная израильская историография именует это «Мильхемет асафот» — «Войной языков». В учебном заведении, которое строится на немецкие марки немецким архитектором, должны преподавать по-немецки — даже несмотря на «архитектурные излишества», вроде тех, что практикуются в Европе при сооружении хоральных синагог и турецких бань. Почему на юридических курсах, организованных «Альянсом», занятия ведутся по-французски? И детей из хороших семей тоже посылают во французские школы, и никого это не волнует. А тут стачка. Не успели смолкнуть дозволенные речи, как раздались недозволенные крики: «Иври, дабер иврит!» — «Еврей, говори по-еврейски!»

— Знаешь, чем кончится? Пожертвования из Берлина и Дюссельдорфа прекратятся, «Хильсферайн» будет распущен, Министерство иностранных дел, попечению которого Палестина обязана Техникумом, с облегчением вздохнет, — сам Людвиг вздыхает тяжело. Да и с заднего сиденья приходится кричать, чтобы быть услышанным сквозь звук работающего двигателя.

— Какой-то русский придумал «Техникум» называть «Технионом». Якобы это по-еврейски. Безумие, — говорит Генриетта.

— Я отдал Техникуму свое здоровье! — кричит Людвиг сзади. — Я положил на это жизнь. Кто я теперь? Скоро у Генриетты останешься ты один.

Подъехать к стройке Арон не рискнул: боялся, что не сможет взять подъем.

— В другой раз. Я должен потренироваться брать с места в гору.

^{Строительство Техниона. Хайфа, 1912}

А меньше чем через два года началась Великая война, просто «Великая», без отчества. Хайфскому Техниону пришлось ждать своего открытия целых десять лет — пока Альберт Эйнштейн не приехал и ключом своей славы не открыл его. Долго еще в аудиториях будет сохраняться стойкий запах госпиталя с его ампутациями и кровавыми смертными пеленами. Британский флаг сменил над госпиталем турецкий, а до того там якобы какое-то время размещалась скотобойня рейхсвера.

Лебедь, рак и щука — тоже любовный треугольник, но был еще и воз, который их удерживал, как ни рвались они, каждый в свою стихию. Пока звучал тристан-аккорд, нашему лебедю, нашему раку и нашей щуке было не расцепиться.

Но аккорд смолк, и рвавшийся в облака Арон увидел перед собой щуку да рака, избавиться от которых ему мешала гордость, в его случае зовущаяся совестью.

Тогда музыка еще не звучала из всех отверстий — только из одного-единственного: «Один американец (…) заводит патефон». Гонты граммофонные пластинки не одобряли. Людвиг сказал когда-то: «Надо чтобы было слышно, как музыкант дышит. А граммофон — шарманка». Вот Арон и подумал: в доме, где раньше Бетховен сопровождал каждое движение души, теперь свирепствует музыкальный голод. Найти бы кого-нибудь, чтобы дал для них концерт. Но кого? В войну музы молчат, они в страхе грузят пианино на пароход. Поискать среди московиц? «Ярким свидетельством преданности поселенцев Блистательной Порте явились всенародные манифестации в ее поддержку, сопровождавшиеся принятием Османского гражданства». Хорошо еще, что не переходом в ислам. Многие записались добровольцами, например, Идо Ковальский. Он возглавил музыкальную команду в Назарете.

Московиц сейчас трясутся под кустом, ими же посаженным. Было отчего. Депортации начались сразу после объявления Россией войны. Арона просили похлопотать за одну чахоточную художницу в революционном пенсне, как ему объяснили, музу известного поэта. Это он придумал слово «Технион». Арон обещал постараться, но так ничего и не сделал, даже не старался[114].

^{«Кинор Цион», духовой оркестр}

…Ковальски! Вот через кого можно найти хороших музыкантов. К Людвигу не позовешь «Кинор Цион» — «Скрипку Сиона» — любительский духовой оркестр, где не было ни одной скрипки. «Кинор Цион» услаждал по вечерам слух жителей Ришон ле-Циона.

Арон связался с бывшим импресарио. Тот уже щеголял турецкой формой, не иначе как снятой с огородного пугала, не шить же себе мундир по мерке. Взял, что было. Обмундирование давало ощущение защищенности на все четыре «щ». Он разгуливал в форме по Назарету, ища кому бы отдать честь, и если ему в ответ козыряли, чувствовал себя ужасно польщенным.

— Посмотрите, какие орлы, — говорил он, указывая Арону на своих голодранцев, составивших инструменты в козлы и дремавших, прислонясь к теневой стене мечети. На первых порах за отсутствием подходящего помещения они ревели прямо в уши Аллаху, доводя Последнего до белого каления.

— Будет репетиториум. Пока здесь. Бэсподобно. Капелла строит — «Кинор Цион» им в пятки не годится. В подметки нет, босые[115].

Узнав, что от него нужно, Ковальски сказал:

— Мосье Аронсон, вы по адресу. Только я знаю. Никола Пандереско. Он играет орган в Эммануэль-кирхе. Концерт-пианист, фингерхен… услышать и умереть. Бедная мадам Гонт, кому теперь ноты перевернуть — кому? Ай-яй-яй.