Тайное имя — ЙХВХ

Башня перед домом — посильное подражание замкам на Луаре. Сердцу не прикажешь, а значит, и чувству прекрасного. Держать голубей он не собирался — вопреки ехидным прогнозам Александра, возвратившегося из своего первого заокеанского плавания. Теперь Арон занимал отдельную комнату, непонятно почему прозванную «Мадридом». В ней стояла кровать шириной с гроб — чтобы другим не было места, а ему шире ни к чему. Об этом уже говорилось, но по мере приближения к развязке все окрашивается в багровые тона.

Картинка с натуры. Подложив под затылок котомку, из которой достал абайю, служившую ему подстилкой, а по ночам и одеялом, Арон мечтательно смотрел вверх. В зубах сухая выгоревшая былинка. В августе на Хермоне выше тридцати градусов по Цельсию не бывает. В руках у него ножик, он пытается вырезать свирель. Когда-то умел, но позабыл. Пробует: фьють, фьють, — снова стругает, пока, порезавшись, не отбрасывает несвистящую свистульку. В ушах такой гомон, что и без свистульки хорошо. Понимать бы птичий язык. А в глазах отражается высокое небо, а еще Некто, с горней неприступной высоты взирающий на чадо свое. Их взгляды встретились.

Солнце стояло в зените своего пожара — огненно-рыжий Шимшон[109] с горящими глазами рыщет по небу. В поисках спрятавшейся от него нэкейвы он извергает протуберанцы оргазмов. Вслед за тенью, втягивающейся в дерево, Арон подтягивает к нему подстилку, позабыв, что сын благочестивого царя Езекии примерз кудрями к стволу.

Ненавистники еврейства именем культуры — национальной песни всех «племен и народов», кроме одного народа, избранного Богом в лишенцы, стоят на своем: народ этот, лишенный своей культуры, только и делает, что всё прикарманивает. Хуже: свалили всё в одну кучу, смешали пуччини с паганини, набили полный рот безе, запили вагнером, потом сорвали листа и подтерли шопена, а произведенный продукт назвали цивилизацией.

Арон непроизвольно отсосал кровь на пальце, и — о чудо! ему сделался внятен язык птиц. «Самсон! Чик-чи-рик… Слышишь, Самсон? Брунгильда будет твоей, — щебечет птичка, кружась над деревом. — Спеши за мной, я укажу тебе, где она скрывается».

Это повторялось раз за разом. С криком «эврика!» он нырял в девственные заросли, но уже мгновеньем позже оттуда доносилось: «Мне не дано… не дано… не дано…»

Но птичка кружила и кружила: «Спеши за мной, я покажу тебе дикорастущую пшеницу».

— Эврика! — и вдруг тишина. «Блажен, кто отыскал разрыв-траву»[110].

Арон опубликовал отчет о своем открытии в журнале американского евгенического общества. О ту пору евгеника была в почете, обещая способствовать увеличению «суммы счастья» как никакая другая наука. На нее еще не пала зловещая тень, как не пала она и на кумиров Арона — Ломброзо и Нордау. Прикладная ботаника представлялась одним из подразделений нового учения. Университет Беркли оценил уникальную коллекцию дикорастущей пшеницы-двузернянки (дикой полбы) в сто долларов золотом — ровно во столько Арону обойдется подержанный «рено», свидетельствовавший смену политической ориентации Джемаль-пашой: до вчерашнего дня сторонник сближения с Антантой, отныне он передвигался исключительно на немецких машинах.

Арон подписал восемнадцатимесячный контракт с департаментом земледелия Сев.-Амер. Соединенных Штатов. Исследовательский отдел университета Беркли пожелал видеть его в числе своих сотрудников — правда, все ограничилось лишь благими пожеланиями, но причины тому были уважительные, чтобы не сказать судьбоносные. Доктор Леви Гарфилд, многомудрый декан берклиевского биологического факультета, намекнул, что альтернативой может быть экспериментальная лаборатория где-нибудь, ну, скажем, в районе Акрской бухты. «В Атлите!» — вырвалось у Арона. «В Атлите», — согласился доктор Гарфилд — и, отвернувшись, протер пенсне. Он был, как сказали бы мы, «уэсп» (WASP — White Anglo-Saxon Protestant[111]). Он был им в неменьшей степени, чем майор О’Рейли был добрым ирландским католиком. Но в одном эти двое из противоположных станов полностью сходились: колонизация Палестины евреями угодна Богу.

Так пускай горит над всеми
Свет, зажженный в Вифлееме,
Под один скликая кров
Из мирского океана
Многомудрого декана
И беспутных школяров[112].

Когда на юбилейном чествовании после laudamus престарелому доктору Гарфилду (1931) поднесли адрес с этими строками, то прочтя их, он отвернулся, снял пенсне и тоже долго протирал платком стекла.

Чеканная формулировка «эйн нави беиро» — мы уже переводили ее на многословный русский, но вы забыли: «Нет пророка в своем отечестве» — применима так же и к обретавшемуся в еврейской Палестине Арону Аронсону. Для Александра он — рыжая сволочь; для поднимавших из топи блат Хадеру он — по дешевке нанимающий арабов ротшильдовский выкормыш; для «Альянса» — пригретая на груди змея; для хасидов в медвежьих шапках по субботам — пустое место и разом возможный благотворитель.