Тайное имя — ЙХВХ

Майора О’Рейли с утра до вечера осаждали звонками, депешами, вопросами, которые он переадресовывал дальше, даже не столько не имея на них ответа, сколько не имея полномочий на них отвечать. А в Исмаилии сидел другой, такой же, как он, а в Каире сидел третий, у которого в ушах гул — после вчерашнего: вчера давали «Аиду». Послушать оперу на древнеегипетский сюжет в Каирском оперном театре означало оказаться в нужное время в нужном месте. (Уже полвека, как великий Верди написал ее на открытие Суэцкого канала, и попробовал бы кто-нибудь усомниться в том, что «Аида» дается здесь не в аутентичных декорациях. Вспомним «Мою прекрасную леди», где полковник Пикеринг, беседуя в Аскоте с миссис Айнсфорд-Хилл — матерью Фредди, — восхищается «Аидой».) Но О’Рейли, как честный офицер, в оперный театр не ходит, а ходит в клуб. И слушает пение лейтенанта Блюма под пианино, которое не держит строй, — лопнула дека при транспортировке. Ах, как дивно он поет «Последнюю розу лета»![90]

Майор был одним из элементов машины, обслуживавшей самое себя и в этом качестве слаженно работавшей. Но для другой такой же машины, так же занятой самообслуживанием, а именно: отдела службы безопасности общевойскового штаба в Исмаилии, сирийское бюро О’Рейли было детищем Каира, где тогда еще царил Мюррей. Вернее, тогда-то он там и воцарился, как фараон в Древнем Египте, в своем военно-бюрократическом мегаполисе.

Было бы преувеличением утверждать, что майор кинулся названивать по всем телефонам, едва Авшалом, словно робот Господень, поведал ангельским языком сенсационную новость. О’Рейли — видавший виды человек. По долгу службы он должен быть бдительным. К тому же О’Рейли из семьи придворных ювелиров, и уличить фальсификатора для него дело чести, даже не профессиональной, а фамильной. А что если февральский контакт имел; целью расположить майора к себе, завоевать доверие — что, надо сказать, мосье Файнбергу удалось. В конце концов, вопль иудейский по армянам не предполагал каких-либо активных действий со стороны генерала Мюррея. Но на сей раз в речь шла о форсировании турками Суэцкого канала — военной операции, требовавшей ответных мер. Правда ли, что, предприняв отвлекающий маневр в виде двух марширующих в сторону Кантары колонн, Джемаль-паша намеревается нечаянно нагрянуть, когда его никто не ждет? Любовь к сюрпризам на поле брани ценой жизней своих солдат — вообще-то это его конек.

«Безжалостен к врагу» — такого не бывает. Просто безжалостен. Но применительно к своим солдатам, жертвам ничуть не меньшего палачества, это сопровождается всяческим превознесением их отваги, беззаветной верности своему османскому фатерлянду, разглагольствованиями об их выносливости, которая не имеет равных среди других народов.

— Сыны Османа! — скажет Джемаль-паша, прибыв в расположение своих войск, стоявших лагерем в Вади-Напата, в центральном Синае, откуда его никто не ждет. — Вы прошли путем, которым не шла до вас еще ни одна армия мира, ни при фараонах, ни во времена Наполеона Бонапарта. Даже султан Селим и великий египетский воин Ибрагим шли через Эль-Ариш и потеряли половину своих верблюдов. Мы же не потеряем ни одного животного. И пусть все знают, что наши солдаты самые послушные, самые выносливые и самые хладнокровные в мире.

^{Турецкие солдаты}

Полковник Лоуренс в своей знаменитой книге «Семь столпов мудрости» говорит то же самое, слово в слово, прямо удивительно:

По своему обыкновению турецкие новобранцы из анатолийских крестьян безропотно принимали свою судьбу, как безучастные ко всему овцы, чуждые и добродетели, и порока. В поведении их все определял приказ. Предоставленные самим себе, они просто садятся на землю в тупом оцепенении. Но по приказу могут убивать собственных отцов и вспарывать животы матерям с тем же спокойствием, с каким до этого предавались безделью или занимались чем-то общественно-полезным. Безнадежная, какая-то даже болезненная безынициативность делает их самыми послушными, самыми выносливыми и самыми хладнокровными солдатами в мире.

Далее Лоуренс высказывается не вполне политкорректно: