Калиш рассказал, как в свое время сдал офицерский экзамен по настоянию отца, которому хотелось видеть сына офицером. В прошлой жизни он, Йозеф Калиш, дипломированный землемер. И ездить вторым классом ему не привыкать. Хотя как офицеру ему полагается первый. Но в этом поезде нет вагонов первого класса. Они якобы реквизированы для нужд турецкой армии. А на самом деле, чтобы увеличить пассажиропоток. Германскую железнодорожную роту, сменившую армянские бригады, приходится оплачивать. В Турции второй класс это как в Европе первый. А первый — дворцы на колесах. В результате ранения ему чуть руку не отняли. Про госпиталь говорят: дай палец — руку откусит. (Тут Сарра заметила, что мизинец и безымянный палец у него не разгибаются.) Хотели взамен руки дать медаль «За храбрость». Номер не прошел. Он и при руке, и при медали. По выходе из госпиталя его признали непригодным к участию в боевых действиях и отправили в распоряжение австро-венгерской военной миссии в Дамаске. В настоящий момент он сопровождает автомобиль, подаренный нашим правительством Джемаль-паше. Транспортируют в грузовом вагоне. Скорость хода и другие технические данные держатся в секрете.
— А если я английская шпионка?
— Непохоже.
— Почему?
— Потому что еврей всегда за Австрию. Почему русские переселяют всех своих евреев из прифронтовой зоны в Сибирь? Чтобы не иметь шесть миллионов австрийских шпионов в местах дислокации войск. Я сам из Жолкева. Когда фронт приближался, все до единого бежали от казаков. Сейчас в Вене каждый второй — еврей.
— Из Жолкева… — задумчиво протянула Сарра. — Вы верите в переселение душ?
Хотя в прошлой жизни он был землемером, мама говорила, что он вылитый дедушка Шаббтай, который шил.
На станции кормили обильно. Калиш поглощал срезанное с вертела индюшечье мясо с рисом и запеченными помидорами. О том, чтобы запивать пивом, можно было не мечтать. Сарра рассказала про «кошер в общих чертах».
— А однажды кузнец в деревне ни с того ни с сего — когда я привела ему Цви, так зовут моего жеребчика, спрашивает: «Почему это вам, евреям, нельзя есть из нашего котла, а нам из вашего можно?»
— А что вы?
— Пообедала у них. С тех пор мы лучшие друзья.
Калиш встречался с палестинскими евреями и раньше. Ездил в Иерусалим. Восток, грязь — но, конечно, история. Есть фотография. Вынул из бумажника газетную вырезку: «Наши доблестные воины-евреи у Стены Плача».
— Узнали меня? Это из «Юдише ревю».
Австро-венгерские солдаты-евреи у Стены Плача.
(5 апреля 1916 г.)
Он ел большими кусками. А куда она едет? Ах, на свадьбу сестры… ах, агрикультурное товарищество… они что же, социалисты?
— Нет, — категорически возразила Сарра. — Социалисты это м
— Да, конечно. Он похоронен на Центральном кладбище (не каждого хоронят на Центральном кладбище).
— Как Иаков, он будет перевезен из земли Гешем в Эрец Акодеш и похоронен в Махпеле Хевронской.
Сочувственная улыбка на лице Калиша привела ее в ярость — зогтер, нас ждет большое разочарование.
— Смеетесь? Не верите? Да назло таким ассимилянтам, как вы, будет государство евреев. (Книга Теодора Герцля «Der Judenstaat» (1896) в русском переводе называется «Еврейское государство».)
Когда они вернулись в вагон, то в их отделении остро благоухало снедью. Падишах с женами тоже закусил.
Калиша Сарра, мягко сказать, не одобряла… терпеть его не могла! О, если б британская эскадра пробилась через Дарданеллы, да хоть ценой ее чемоданов и шляпных коробок! God safe the King!
«Анатолийский экспресс» подолгу стоял на станциях, и Сарра выходила прогуляться. Калиш, деликатно не куривший в вагонном отделении, что по тем временам редкость, утверждал — между жадными затяжками:
— Дрейфус, вне сомнения, был германским агентом. Ничего удивительного, когда из десяти французов одиннадцать — антисемиты, и потом…
— Ваш Люгер один стоит всех французских антисемитов[56].
Но Калиш не дал себя перебить.
— И потом немецкий язык своим дыханьем напоминает язык наших молитв. По-немецки «Дух», по-еврейски «Руах». — Он повторил: — Дух… Руах… Немецкий это наш «лошн койдэш» (святой язык). Один скрипач мне говорил: «Немецкая музыка это еврейская душа».
После Аданы, где простояли час, кондуктор разнес по вагону пледы и подушки, набив себе карманы чаевыми, которых хватило бы на прокорм двух львов.
Это только говорится так: «Я спала ужасно». Не спал всю ночь ты, а она спала прекрасно. Когда уже рассвело, поезд остановился р и дальше ни шагу. Еще через полчаса из-за двери показалась голова кондуктора. Он что-то буркнул арабу, предпочитавшему своей арабской куфии унтер-офицерскую феску с синей кисточкой. А всё из показной лояльности Османам. Минутой раньше величавый, как Муса-даг, сириец побагровел. Это в цветовом сочетании с седыми-то усами. Беспокойно задвигались и три пары глаз в овальных рамках черных платков.
— Что он сказал? — спросила Сарра, почти не понимавшая по-турецки.