Тайное имя — ЙХВХ

Об исчезновении Наамана Сарра узнает от Лишанского. Дегустационный зал «Шэ Барон» на амбарном замке, железные жалюзи плотно опущены.

— Внеочередное бегство в Египет. Оставил мне записку, — протягивает Сарре. «Я докажу, что Авшалома убил ты. Я найду свидетелей». — Ну, может, теперь вернешься в Атлит или решила дожидаться Наамана? Едет — сам верхом, а за ним гуськом свидетели, в железных ошейниках на цепи.

— Я же тебе сказала, что ты меня не получишь.

— Извини, мне ты этого не говорила. Ты кому-нибудь другому сказала. Ты спутала.

По мнению Ёсика, Московичи что-то разузнал и решил сам пробраться к англичанам — от него можно всего ждать, а записка для отвода глаз.

— Он расследует. Он докажет. Пусть все знают: на мне кровь еврея. Это Есик Лишанский убил Авшалома Файнберга из ревности к Сарре Аронсон… А сам под шумок к англичанам. Чем-то завладел, что сам захотел передать. Цену себе набивает, выблядок (бен-зона).

Сарра долго молчала, она была под впечатлением от услышанного.

— Я виновата, Ёсик. Прости. Я ему поверила. Хотя Това меня предостерегала. Ты даже не представляешь себе, как она меня им пугала. Хорошо, что он далеко, мне сразу спокойней стало. Я, может, и вернусь в Атлит. Не гони меня — в смысле, что не гони лошадей.

А дней через десять новая новость: Московичи схвачен, подробностей никаких, не считая того, что родители за него заплатили. То, что турки решили его отпустить, может быть и хорошей новостью и плохой: либо он не сказал ничего, либо он рассказал все. Надо готовиться к худшему.

^{Исраэль Шохат}

Признаки, что туркам что-то известно, не заставили себя ждать. До сих пор Лишанского хоть и разыскивали, да не искали, и хоть искали, да не разыскивали. Сколько их, таких, как он, — на карандаше, которым лучше не попадаться полиции на глаза, ну а попался — дай трешницу и гуляй себе дальше. Та же Маня Шохат, хоть и высланная, вернулась и живет нелегально — в то время как сам Шохат был в Швеции. Когда охранные ООО (народные ли рэкетиры, поселенческие ли милиции, называй как хочешь) были разоружены и шомерники, и магены, и гидеоны, Шохат попытался договориться об использовании шомеров как самостоятельного подразделения в составе турецкой армии. Тем же в Лондоне занимался Жаботинский, но с большим успехом. В итоге чету Шохатов переместили в турецкое захолустье, откуда муж перебрался в нейтральную Швецию, а жена самовольно возвратилась в Палестину. Стражи порядка смотрели на такие вещи сквозь пальцы.

^Шомеры

Лишанского, спорщика с Маней до последней хрипоты, тоже никто не трогал и не устраивал в его честь ночных облав. А тут вдруг нагрянули в Метулу к матери его детей — даже не полицейские, а в штатском: где он? А откуда ей знать. Один Бог знает где он и чем он занимается, денег не высылает, сами видите, как живем (что неправда, он им помогал). Ходили по соседям, угрожали. Если выяснится, что они знают, где Лишанский, и скрывают, ой-ва-вой! С нами лучше не связываться.

^{Гидеоны. Зихрон-Яков, 1910}

Поблизости от Зихрон-Якова днем и ночью сновали какие-то личности с повадкой ищеек. И все это совпало с известием о задержании Московичи, который как в воду канул, несмотря на то что родители вроде бы откупились. Сарра пишет: «Тебе хорошо с фальшивой бородой учить Танах, а наше здоровье с каждой секундой ухудшается. Наши евреи тоже ведут себя ужасно, все перепуганы. Не знаешь, чего от них ждать. О виночерпии фараона никаких известий[154]. Или мертвецки пьян, или того хуже. Нам от моря рекомендовано держаться подальше. Мы под круглосуточным наблюдением врачей, они не советуют. Весь шкаф перерыли, не могут найти бахурчика из Метулы. Молись за нас и прощай. Мапка» (из письма Рафаэлю Абулафии, три месяца как переехавшему в Цфат).

Все же Сарра решилась перебраться к морю.

— Я ему обещала, — сказала она Тове и повторила: — Я виновата перед ним, что поверила Нааману.

По пути в Атлит она дала колено: из предосторожности свернула в деревню, мало ли какие там дела у нее, например, Цвийку подковать. И оттуда в объезд виноградников поскакала к морю.

— Я обещала и я здесь.

Лишанский, обыкновенно минуты не сидящий на месте, по целым дням никуда не отлучается.

— Что так долго? Я заждался, — уверенно раскрывает ей свои объятья.

Хотя он и схватывал на лету то, чем был обделен от рожденья, простецкие ухватки в нем неистребимы — первого парня на селе, которому ни одна не откажет.

Смена кадра.

— Видишь, какой урожай, — он указал на холщовый мешок, затиснутый под кровать. — Почта его величества.

Больше некому было бисерным почерком переписывать каждое донесение, туго ввинчивая один листок в другой, — в Исмаилии сами разберутся. В этом мешке, прежде чем сваливать в него корреспонденцию, было доставлено столько рыжих монеток, что хватило бы склонить к капитуляции если не всю Четвертую армию, то верблюжий корпус, оборонявший Беэр-Шеву.

На спинке кровати, на металлической шишечке, вместо маузера в деревянной кобуре висел теперь револьвер Ёсика.