– А куда мне надо из него выходить? – возмутился он вопросом и посмотрел в окно, за которым бушевала непогода. – Я собираюсь отправить ее на каторгу.
– За что же? Вы же сами понимаете, что она невиновна, – приподняв бровь, возразила Корчагина. – И поэтому же вы понимаете, что у вас ничего не получится.
– Вздор! Вот увидите, как получится, – тоже приподнял он бровь, передразнивая ее. – Или вы думаете, что он все-таки самостоятельно утопился?
– Я не знаю, как он утопился. – Корчагина отхлебнула из чашки. – Но Хилер его не топила. Это вы мне должны рассказывать об истинных причинах его смерти.
– А я надеялся, что это вы мне расскажете, как ваша подопечная кудесница воскрешает мертвецов и катается на них верхом.
– Ой! Не будете же вы воздвигать крепость подозрений на услышанном слове. Ваши свидетели изысканно перекатывают по нёбу далеко не ваш купажированный виски. А вот к дегустации прибегают почаще вашего. Провоняли ароматами божественного боярышника и технического спирта. Как говорится, «в вашем алкоголе кровь не обнаружена». Как можно им доверять? Ой, что я вижу! Вы, оказывается, умеете улыбаться?
– Да обычные свидетели. Обычные сельские мужики. Кто сейчас не пьет? И что делать, брать в расчет только трезвенников, а колдырей по бороде пускать? Вам знакомо правило свободы оценки доказательств? Статья семнадцатая уголовно-процессуального кодекса: никакие доказательства не имеют заранее установленной силы. Как я, так и следователь, так и Раиса Рахадимовна должны оценивать их по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в деле других доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью. Так вот показания этих свидетелей получены без нарушений закона, в деле нет сведений, что они больны по линии наркологии, и я по совести внутренне убежден, что оснований им не доверять нет. Я вашу бабку, Анна Сергеевна, в острог чалиться сошлю.
– Перестаньте, Максим Андреевич, – склонив голову набок, сказала Корчагина, – не в каждом процессе решается судьба империи. Надо уметь проигрывать.
– Это мы еще посмотрим.
– Что, – с театральной паузой спросила она, – эго зачесалось?
Двумя пальцами, изображая шагающего по кровати человечка, Максим подвел руку к бледной коже бедра Корчагиной. Остановился. Взял кончиками пальцев край пледа и накинул его на ее голые ноги.
– Это у вас, Анна Сергеевна, – с ухмылкой тихо произнес он, – кажется, зачесалось.
Опешив от такой хамской выходки, она подобрала под себя ноги, отвела взгляд и обиженно уткнулась в стену. Этого было вполне достаточно, чтобы разом перечеркнуть все достоинства, которые она успела в нем насчитать. После короткой паузы она молча поднялась с кровати, звучно поставила кружку на стол и устремилась к двери со словами: «Спасибо за компанию».
Секунду провожая ее взглядом, Максим вскочил со стула и бросился за ней. Настигнув ее у двери, он схватил ее за руку и развернул к себе. От неожиданности она раскрыла рот, пытаясь что-то сказать, но не нашла сил. Он прижал ее к стене своим телом, опустил руку вниз под плед и взял ее ногу под коленку, подтянув выше к себе. Она попыталась вырваться, но силы, очевидно, были не равны. Он еще сильнее прижался к ней и рукой проскользил по ее гладкой коже от колена к бедру. Корчагина почувствовала жар внизу живота и перестала сопротивляться.
Глава тринадцатая
Вернувшись из душа в комнату, Максим посмотрел на кровать: Корчагина укуталась в плед, отвернулась к стене и уснула. Она, видимо, не нашла сил вернуться к себе в комнату. Или просто не захотела. Ну что ж, подумал он, пусть спит, не стоит тревожить. Часы показывали два ночи. Силы покидали его, ноги стали ватными, а зрение теряло резкость. Он взял со стола бутылку, встряхнул ее и налил в кружку виски. Жадно выпив все до дна, он налил еще и, сев за стол, открыл дневник. Осталась последняя запись, и он просто не мог позволить себе оставить ее на потом. Любопытство брало верх над усталостью и не покидающими голову размышлениями о только что произошедшем с Анной Сергеевной.