Тайна предтеч

Взгляни Босой на ее шею сразу, любые вопросы бы отпали. Теперь же он чувствовал себя неловко. Рабство, по понятным причинам, он осуждал, и все же ситуация складывалась щекотливая. Татуировку не сведешь и не спрячешь, а значит первый же встреченный человек будет вправе поинтересоваться, владеет ли Босой этой рабыней, или нет. И если не владеет, то первый же встречный заберет ее с собой.

— А круто у нее башка взорвалась, да?! — Зоя, уже забыв о мертвом работорговце, посматривала в стороны королевы крыс, — Бабах! Тарабах!

— Круто, — согласился Босой, — целую гранату на нее, черт побери, потратил. Надеюсь, окупится.

— Что?! — глаза Зои снова расширились, на этот раз еще сильнее, хотя, казалось бы, куда дальше. — Так это она не сама?! Так это ты ее?! А я думала она это сама. Бабах. Тарабах.

— С чего бы ей самой?

— Ну, может, съела что не то. Или посмотрела на тебя и поняла, что лучше не жить, чем сожрать такую вонючку. А это ты ее? Серьезно? Вот это да! Да ты, получается, крутой!?

Некоторая время она смотрела на него, не отрываясь, и, наконец, выпалила:

— Слушай, если ты такой крутой, может поможешь мне, а? Серьезно, мне очень нужна помощь.

Босому не хотелось ни во что ввязываться. Да и какие проблемы могут быть у двенадцатилетней рабыни, кроме строгого хозяина? Тем более, что хозяин ее, судя по всему, теперь Босой собственной персоной. И все же он спросил, на всякий случай, просто из вежливости:

— А чего тебе надо-то?

— Я хочу, чтобы ты помог мне отомстить за отца.

Глава 3 Бочонки

Дикого подтрясывало, когда он протискивался в лавку к Рябому через слишком узкую для его плечей дверь. Торговец, вроде бы заинтересованный в комфорте покупателей, несмотря на все советы и ругань, проем не расширял.

Дикого подтрясывало от волнения и страха, хотя каждый на два дня пути вокруг Бочонков, знал, что человек он не из пугливых. Надо будет — выйдет с голыми руками на медведя, и еще бабка надвое сказала, кто победит. Кроме того, он был не абы кем, а дружинником Серпа, главы поселка, человеком, за которым стояла и сила, и право.

— Здрав будь, Дикий! Добрая дорога привела тебя в мою лавку, — торговец материализовался из-за угла, где за занавесью прятался ведущий в жилые комнаты коридорчик.

Дикий на приветствие не ответил. Прошелся вдоль прилавков. Вроде бы рассматривал товары, а на деле унимал волнение в груди.

— Говорят, — Рябой понял настроение гостя и решил отвлечь его досужей болтовней, — Ольга, мельницкая вдова, ребенка в лесу нашла, да в поселок, не спросясь Серпа, притащила. Вот ведь баба. Вроде бы всем бабам баба, и вдова, и добро от мужа досталось, а такое сморозить. А ежели леший в него вселился, а то и кто похуже?

Дикий вздрогнул, но едва Рябой подумал, что некстати начал с этой истории, дружинник возразил:

— Не нашла. Болтают бабы, абы болтать. Сама родила.

— Сама? Так ей за шестьдесят.

— Не за шестьдесят. Едва пятьдесят перешагнула. Я ее сам брюхатой видел. Из прежних она, а прежние поздоровей нас бывали.

— Пятьдесят? Спорить не буду, а все же выглядит она как старая карга.

— Не карга. И не старая, — Дикий, который всерьез подозревал, что тетка Ольга понесла не от кого-то там, а прямо от него самого, забыл о волнении и начал злиться, — Ты вообще чего на почтенную женщину рот вздумал раскрывать? Торговать в нашем поселке надоело?

— Ох, все зло от баб! — Рябой понимал, что за ходящую по поселку сплетню у него лавку не отберут, и все же Дикого злить не стоило. — И хоть бы одна честная попалась, а то все одно.

Дикий подумал немного и решил, что, как ни крути, придется согласиться. Мало кто из девок мог ему отказать, даже самые что ни на есть замужние. Вот та же Ольга, может от него залетела, а может и нет. И не поручишься.

Рябой понял, что ступил на благодатную почву и продолжил развивать мысль.

— Про Глашку, жену Карпа, слышал, из Осколища? Говорят, как только Карп ушел на заработки, на юг, к горам, так его бабенка, Глашка-то, как с цепи сорвалась. Мимо пройдешь — уже глазами стреляет. Яблочко ей поднесешь — норовит обнять. А если подарочек какой — сама на сеновал зовет. Слышал я, горячая баба.

— Горячая, — подтвердил Дикий, только вчера бегавший в Осколище как раз по этой нужде, — особенно если бражки налить, кружечки три.

Мужчины некоторое время улыбались. вспоминая каждый о своем.

— Ладно, — махнул рукой Дикий, которому беседа и вправду помогла взять себя в руки, — показывай, что припер.

Торговец кивнул в сторону двери, чтобы гость накинул засов, и ненадолго нырнул за занавеску. Когда он вернулся, в его руках блестел провощенной тряпицей небольшой, но увесистый сверток. Положив его на прилавок, Рябой раскрыл тряпку.

— А она настоящая? — с сомнением скривился Дикий. — Точно с висельника? Поди на кладбище свежую могилку раскопал, а мне тут лепишь горбатого…

— С какого кладбища? — изумился торговец. — У нас уж, слава богам, с полгода как никто не помирал.

— В Березовке помирал, зато.

— Кто?

— Чех.

— Чех? Это который из них? Хохол?

— Какой хохол. Хохол нас с тобой переживет. Татарин.