— Распасы, значит… — пропел Колобков, вскрывая первую карту из прикупа. — Распасы — в прикупе чудесы… Посмотрим, кого мы сегодня нахлобучим, посмотрим, кто у нас сядет…
Грюнлау, Чертанов и Стефания смерили открытую семерку пик напряженными взглядами и уткнулись в сданные карты. Педантичный немец задумался особенно сильно — ему ходить первым.
На руках девятка и дама. Если пойти с девятки, то эта взятка скорее всего уйдет другому, но зато дама почти наверняка «принесет в подоле». Если же пойти с дамы, то есть шанс, что у переводчика или «фрау Тойфель» окажется голый король или туз. А то и оба сразу.
Решение нужно как следует взвесить — ошибаться нельзя, у него и без того самая большая гора.
— Пиковый фрау, — наконец бросил карту Грюнлау.
Чертанов секунду помедлил, обкусывая ноготь на указательном пальце, а потом положил на стол валета.
Стефания без раздумий пошла с десятки.
Грюнлау придвинул к себе первую взятку, и Колобков открыл вторую карту прикупа.
Король пик.
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — развел руками Колобков, глядя на приунывшего немца. — Давай-давай, Гюнтер, не тормози.
Грюнлау поджал губы, ходя с девятки. Чертанов выложил туза, Стефания — восьмерку.
Изучая карты, Грюнлау с сожалением подумал, что решение все-таки оказалось ошибочным. Если бы он сначала пошел с девятки, то первая взятка досталась бы Чертанову, а вторая — Колобкову. А так колобковский король сумел вывернуться за его, Грюнлау, счет.
Мелочь, конечно, но неприятно.
— Жарища, — обтер лысину платком Колобков. — Уф, ну и жарища…
— Да, климат в эти места есть совсем жаркий, — согласился Грюнлау, сбрасывая бубнового туза. — Особенно по сравнению с твой, Петер, фатерлянд.
— Да, у нас в России, конечно, холоднее… — согласился Колобков. — Чай, не Индия!
— Гораздо холоднее, Петер. От вас даже Наполеон сбежал, напуганный страшным генерал Мороз.
— Чего-чего? — прищурился Колобков. — Ты это о чем сейчас, Гюнтер?
— О исторический событий, Петер. Наполеоновский кампаний тысяча восемьсот двенадцатый год. Из-за суровый русский зима Наполеон потерял большая часть армии и был вынужден отступить.
— Ох… — аж скривился Колобков. — Гюнтер, ну вот от тебя я такого не ожидал. Ты вот вроде мужик неглупый, но сейчас ба-альшую хрень смолотил. У тебя что по истории в школе было?
— Э… А что, я где-то есть ошибаться? — смутился Грюнлау.
— Да еще как. Следи за руками, Гюнтер, я тебе щас все популярно объясню.
Колобков растопырил пальцы на «чисто пацанский» манер, важно откашлялся и произнес:
— Ну во-о-о-от!.. Излагаю все доступно. Значит, двадцать четвертого июня Бонапартишка приперся туда, где ему никто не обрадовался. Приперся с шестисоттысячной армией! Во-о-о-о-от!.. Было, значит, у Наполеона шестьсот тысяч. Следишь за мыслей, Петер?
Грюнлау молча кивнул.
— Было шестьсот тысяч, — для верности повторил Колобков, крутя в воздухе толстым пальцем. — Однако всего за месяц стало на сто пятьдесят тысяч меньше. Болезни, дезертирство, стычки с нашими… армия французишек ну буквально таяла! Как льдышка в жаркий день. И дело, кстати, как раз в июле было, в жару. Не такую жару, конечно, как сейчас вот — тут вообще страна Папуасия — но было все-таки жарко. Наполеон шел вперед и вперед, а Кутузов от него уходил и весело хихикал. У него-то армия с каждым днем росла, а у Наполеона — таяла. При Бородино армии были уже практически одинаковыми!
— Петер, а кстати, при Бородино кто победил? — поинтересовался Грюнлау. — Ваши или французы? Я что-то не есть полностью уверен…
— Гюнтер, ну что ты как маленький… — поморщился Колобков. — Кто победил, кто победил… Ничья там была. Наши отступили, и Наполеон тоже отступил. Ни наши, ни ихние верха не взяли. Но потери у Наполеона были вдвое больше, так что по очкам мы победили. А потом под Малоярославцем мы ему еще и добавили. После Малоярославца он и двинул обратно домой. Да двинул старым путем, которым и шел — по Старой Смоленской. А дорога-то там уже плохая стала!
— Осенними дождями размыло? — понимающе кивнул Грюнлау.