Тайна Обители Спасения

– Я не спал и слышал, как все происходило. Офицер из семнадцатого номера сперва взломал внутреннюю дверь, выбив из нее замок. Услышав крик несчастного я разбудил господина Шопэна. Когда мы спустились вниз к швейцару, все уже было кончено.

– Точно, – подтвердил негромкий голос, видимо, принадлежавший учителю музыки, – я уже не слышал никаких криков.

– Консьерж побежал в полицию, а трое ребят из пекарни, – они как раз работали этой ночью, – стоят на карауле снаружи, у калитки, что ведет в сад особняка Орнан. Лейтенантик никуда не денется, угодит им в руки, словно крыса в крысоловку!

Морис прижал обе ладони ко лбу.

В своей жизни он не раз выказывал чудеса храбрости.

В африканской армии, набранной из людей отчаянных, он слыл одним из самых бесстрашных, он смеялся над смертью, ибо его, как и многих французов, пьянили битвы и он знал, что такое упоение боем.

А теперь его охватил страх, унизительный страх: по вискам струился холодный пот, дрожавшие ноги подгибались.

Каждое слово, долетавшее из-за двери, било его наотмашь, сулило ему гибель. Эти люди правы – он попал в ловушку! Мысль о неминуемой гибели отнимала у него последние силы. Ему хотелось броситься в коридор с криком: «Я не убивал его, это ложь, я лишь поспешил ему на помощь!»

Но его смятение, замеченное консьержем, его неосторожные слова, полные ненависти, взломанная дверь и набор воровских инструментов!..

Его неведомые враги заранее позаботились об уликах; стальные клещи, отмычка – заговор против него очевиден!

Морис провел дрожащей рукой по вставшим от ужаса дыбом волосам – он пропал! Из этой передряги ему не выбраться!

– Комиссар! – закричали с лестницы. – Комиссар пришел!

Морис бросил вокруг себя отчаянный взор. В коридоре множество голосов наперебой спешило разъяснить обстановку:

– Господин комиссар, мы не стали заглядывать к нему до вашего прихода.

Рука Мориса, дрожащая, точно у столетнего старца, осторожно задвинула засов на двери комнаты Шпигеля.

Он вздохнул с облегчением, словно эта хрупкая преграда могла спасти его от преследователей.

В коридоре раздались решительные шаги, и в дверь громко постучали.

– Именем короля – откройте! – последовал строгий приказ.

Морис отступил на несколько шагов. На глаза его навернулись слезы. Он оглядел свой мундир – на нем была кровь: запачкался, когда пытался помочь соседу.

Тут ему вновь велели открыть дверь, одновременно ее начали атаковать снаружи, причем, судя по звукам, не только дверь номера восемнадцатого, но и дверь соседней комнаты, принадлежавшей ему, Морису. Он вспомнил, что, входя, машинально запер ее.

Отодвинувшись от двери как можно дальше, он вдруг почувствовал, что затылок его обдало холодом. Юноша обернулся и поднял глаза: расположенное над ним окно было распахнуто.

В коридоре по-прежнему звучал шум и выкрики: комиссара спешили посвятить в детали происшествия.

«Бежать! Другого выхода нет!» – подумал Морис.

– У нас такой следователь, – пояснил комиссар, – который любит вести дела шиворот-навыворот. Кажется, он специально выискивает невиновных, вместо того чтобы хватать виноватых. Но если ваш африканец в комнате, как вы утверждаете, я прихвачу его прямо на месте преступления, и уж на сей раз преступнику не отвертеться – наверняка отправится на эшафот!

Морис выпрямился. Последовал третий приказ сдаться, и дверь номера семнадцатого под тяжестью навалившихся на нее тел начала поддаваться.

Морис одним прыжком вскочил на подоконник, расположенный высоко над полом, и исчез в окне.

В этот самый момент в обе комнаты нахлынула коридорная публика: номер восемнадцать был пуст, а в номере семнадцать глазам их явился распростертый на полу труп Ганса Шпигеля.

XII ПОЛКОВНИК

Небольшие празднества в особняке Орнан завершались обычно интимным ужином, на который допускались только близкие друзья и партнеры маркизы по карточному столу. Все это были люди другого века: сына несчастного короля Людовика, которого теперь звали принцем Сен-Луи, можно было назвать пожилым мужчиной, а милейший полковник Боццо похвалялся, что во времена своей юности любезничал с госпожой Помпадур, которая, по его словам, была прелюбезной дамой.

Маркиза д'Орнан, по возрасту более молодая, любила нравы и моды прошлых времен.

Эти ужины в узком кругу, разумеется, ничуть не походили на легкомысленные пирушки эпохи Регентства, но и на них о многом говорилось весьма свободно, особенно когда удалялась к себе юная Валентина.

Ложились все лишь на рассвете, чтобы подняться неизвестно когда. Даже маркиза, слывшая женщиной скромной и склонной к размеренной жизни, признавалась, что давненько не слышала, как часы отбивают полдень.

Полковник же, наоборот, всегда прислушивался к бою часов – и днем, и ночью. Этого очаровательного старичка отличала одна странность: похоже было, что он никогда не укладывался спать.

Минут через сорок после того, как скромный его экипаж отъехал от особняка Орнан, он уже восседал в халате за строгим письменным столом в своем доме на улице Терезы, считавшемся одним из главных очагов парижской благотворительности.