Тайна «Хорнсрифа»

На лице Вильдхагена появилось выражение беспомощности.

— Насколько я понял, командир догадался, что мы оба ведем беседы, носящие часто далеко не служебный характер. И, если у него есть доказательства, нам предстоят неприятности.

— Вот именно, господин фенрих. Теперь вы должны сами поразмыслить надо всем этим.

Геммель взял юношу за руку, хотя этого он, как простой матрос, не имел права делать, и пожал ее так ласково и дружелюбно, как это делает отец, утешая сына.

— Нам ничего другого больше не остается, — сказал он. — Нужно прекратить наши встречи. Но я все-таки хотел бы вам в последний раз сказать кое-что, господин фенрих. Я не настолько тщеславен, чтобы помышлять о каком-либо другом положении, чем положение простого трюмного машиниста.

Вильдхаген испытующе посмотрел на Геммеля. Потом порывисто подал ему руку.

А в это время Тен Бринк уже стоял на мостике и разговаривал с Краусом.

— Все-таки мы должны встретить хоть одно судно, — сказал он, обращаясь к первому помощнику. Командир закурил сигарету и затягиваясь, заметил:

— Акустик слышит шум винтов. Возможно, это английская подводная лодка, а может быть, и крупное судно. Неплохо было бы, а?

* * *

До обеда доктор Бек видел Шюттенстрема только издали. Короткая и непонятная фраза, сказанная командиром прошедшей ночью, не выходила у него из головы. Он так ни к чему и не пришел в своих долгих размышлениях.

Старик же, хотя и мало спал, выспался отлично. Прежде чем лечь в постель, он выпил оставшееся виски. Потом еще раз мысленно вспомнил свое столкновение с Фишелем и остался доволен собой. На душе стало легко, и он заметно повеселел. Решив, что он все же должен объяснить доктору свое поведение, Шюттенстрем заснул.

Утром Шюттенстрем энергично принялся за свои дела: ходил по кораблю, вникая во все мелочи, как будто кто-то вдохнул в него новые силы. Чтобы не тратить попусту время и заставить Фишеля еще немного «помариноваться в собственном соку», он отказался от обеда в кают- компании и приказал подать в каюту. Потом у него появилась новая мысль. Он вдруг приказал Хенце к 14 часам подать в штурманскую рубку кофе для него и доктора Бека и пригласить геолога. Еще было не так поздно, доктор наверняка сидел у себя со своими камнями. Шюттенстрем, стоя на мостике, бросал угрюмые взгляды на море. Погода опять резко изменилась, солнце ярко освещало «Хорнсриф». Старшему штурману Лангнеру, судя по его выражению лица, этот солнечный день также был явно не по душе. Повсюду, насколько хватал глаз, простиралась бесконечная гладь океана.

— Ни одного корабля не встретили, как будто все вымерло, — сказал Шюттенстрем, обращаясь к Лангнеру.

Старший штурман еще больше помрачнел.

— Поживем — увидим, господин капитан-лейтенант!

— Ну-ну, вы, старый ворон, не накаркайте беды.

— Беды-то я не накаркаю, господин капитан- лейтенант. Но только мне сейчас больше по душе не солнце, а дождь или туман. При такой видимости, как сейчас, дым нашего «Хорнсрифа» можно заметить за пятнадцать миль.

— Точно так же мы можем заметить дым другого судна, — успокоил его Шюттенстрем и направился в штурманскую рубку. Вестовой, ловко балансируя подносом, принес в рубку кофе. Следом за ним вошел доктор Бек.

— Приветствую вас, доктор, здесь, в штурманской рубке! — произнес Старик. Он отпустил Хенце, и они остались в рубке вдвоем.

— Я сегодня ночью был не совсем вежлив с вами, — сказал Шюттенстрем. По добродушному выражению его лица можно было заключить, что ему хотелось, чтобы Бек забыл о его словах.

— Послушайте, господин Шюттенстрем! Во- первых, я не красная девица, а во-вторых, у вас были, по-видимому, для этого свои причины.

Шюттенстрем воспринял эти слова с удовлетворением.

Некоторое время оба молча пили кофе. Шюттенстрем взял сигару, тщательно подрезал ее и закурил.

— Да, — сказал он, выпуская дым, — дело приняло немного другой оборот. Вчера после скандала с Фишелем я говорил со Шмальфельдом.

Геолог насторожился. Он подумал об их вчерашнем разговоре, который затрагивал некоторые вопросы, так и оставшиеся невысказанными.

Шюттенстрем осмотрелся, желая убедиться, действительно ли они одни, и продолжал:

— Должен вам сказать, доктор, что Шмальфельд очень порядочный человек. И если раньше я это только предчувствовал, то теперь знаю точно! Как и в тот раз, после истории с казначеем, он вчера в свою защиту привел только аргументы, вытекающие из ситуации. Но вы ведь знаете, доктор, я не хочу, чтобы Фишель использовал Шмальфельда для собственного оправдания.

Я расспросил Шмальфельда кое о чем. Чутье мне подсказывало, что такая бешеная ненависть, какую питает к нему старший помощник, не случайна. Видимо, для этого у Фишеля имеются более глубокие причины. И только после того, как я рассказал Шмальфельду, что его ожидает в Бордо, он объяснил мне все. Оказывается, Фишель был представителем торговой фирмы «Люблинский и К⁰», а Шмальфельд был поверенным этой же фирмы. Фишель долго не удержался там, его выгнали за махинации и растрату. В этом-то и причина его ненависти. Поэтому он и пытается избавиться от Шмальфельда.

Доктор сжал губы: