Тайна дразнит разум

Друзья заняли нижнюю ступень крыльца, ведущего в сад, а Фому, который еще не отошел от горя, посадили перед собой на крылечко. Привычная высота, свежий воздух, вечерние запахи цветов, особо табака, — все это расположило деда к мирной беседе. Он любил, когда его слушают с доверием.

— Запал мне в душу ночной «чудотворец», — начал он, попыхивая козьей ножкой. — Как еду по Детинцу, кажинный раз ломаю голову: где видел этого могутного бородача с кудлатой башкой? Намедни стою возле пушки и слышу: со стороны Николы приближается знакомая тарахтелка — сильвестровская ручная тележка с бочкой. Он, торговец цветами, ночами промышляет «золотом»: так у него цветник всеми красками заливается. Любо глядеть! Сильвестр еще монахом садовничал в Юрьеве. Опытный…

Слушатели заинтересованно переглянулись, а дед продолжал:

— Бывало, Сильвестр, хоть и некурящий, а всякий раз передохнет на моей стоянке и адрес свой напомнит: «Шли заказчиков, старец». А тут не доехал, свернул к аптеке, но не успел скрыться за угол, как цыганское солнце выглянуло и выдало его кудлатую макушку и курчавую бородищу. «Ах вот, думаю, кто обновил икону». А час полунощный: негоже людей тревожить — перенес на утро, все равно везти Степанидушку на базар. Ну, подвернул домой, а на пороге моя сердечная лежит…

Дед тяжко вздохнул и, стряхивая слезу, засевшую в глубокой морщине, жалостливо молвил:

— Она у меня вторая. Вовка-то от первой. А вот ведь приехал из Москвы. Поминки справил…

— И мы помянем, — поднялся Калугин, сохраняя интонацию деда: — Степанида была истинно русская душа — честная, трудолюбивая, добрая. Пройдите к столу…

И тут же хозяин на миг призадержал горемыку:

— Голубчик, припомни дом, из которого мадам Квашонкина вынесла картину. В ту ночь вас еще встретил Василий Алексеевич. Не так ли?

— Бог свидетель! — воспрянул духом старик. — Так это же Сильвестр вынес картину из хаты; она была в черный коленкор обернута. Я еще в ту же ночь возил садовника в Хутынь. Там у него родной брат, тоже монах, только хутынский…

— Чем брат занимается? — спросил Калугин.

— Перевозчик: кого с берега на берег, а кого к пароходу — ведь там нет пристани…

— Спасибо, Фома! — чекист протянул папиросы, но дед не взял:

— Благодарствуем, я махорочку «Штандарт» уважаю…

Пока старик мыл руки на кухне, Иван прошел в кабинет и по телефону вызвал на адрес Калугина сотрудника с велосипедом. А в столовой посоветовался с другом:

— Брать Алхимика, или понаблюдаем?

— Если он дома… Если тебя не опередил Пискун. — Калугин подал Фоме белоснежный ручник: — Голубчик, ты хоть раз видел вместе известного тебе Пискуна с садовником?

— Что говорить, ягодки одного поля, только, мил человек, не беру грех на душу: чего не видел, того не видел.

Зная характер Ивана, историк не сомневался в том, что чекист готов схватить в охапку извозчика, поднять его на козлы и во весь опор мчаться на Дворцовую, где живет Сильвестр. Но последняя фраза Фомы утихомирила друга. И тот решил дождаться сотрудника: велосипед быстроходнее лошаденки.

И только хлопнула калитка, Иван сорвался с места, встретил Алексея Смыслова, специально прибывшего из Старой Руссы. Передав поручение, Воркун вернулся к столу, подсел к приятелю:

— Если сбежал, Смыслов брякнет сюда. — Сегодня Ивану не до гречневой каши с молоком (его любимое блюдо). Он поминутно оглядывался на дверь кабинета: — Звонок слышен?

— Успокойся, голубчик, если вор скроется, то наводчик поможет найти Алхимика…

— Не пора ли брать Пискуна?

— Пора, но сначала отберем партбилет…

После ужина Иван не пошел провожать Фому, закрылся в кабинете и, видимо, заглянул в тетрадь, возвращенную Анной Васильевной. Чекист встретил приятеля неожиданным вопросом:

— Тебе помогает «Логика открытия» искать Алхимика?

— Разумеется, друг мой.

— Ключ номер два?

— Хотя бы! Второй ключ ведает прямой и обратной связью между полярными участниками…

— Понял! Сильвестр и Пискун связаны прямо и обратно. На стороне Алхимика — мускулы, гипноз и опыт уголовника, а сообщник воздействует на него своим положением, изворотливостью и осведомленностью. Не он ли малый леший, автор анонимок?

— И легенды о золотой модели? Эта версия увела нас в сторону — подальше от Алхимика.

— Как все это проделал Пискун?

— Он, по словам Розы, снабжал макулатурой Гершеля, и там, в аптеке, рассказал провизору о купцах, об их золотом подношении царю. Аптекарь поверил и поведал о том юмористу Фуксу. А тот — своей Берточке. И пошло гулять по городу. Не так ли?

— Значит, клубок связей распутал вторым ключом?

— Вернее, связкой ключей: молодая приживалка Сильвестра разносит букеты по адресам, торгует цветами на рынке, на пристани…

— Где зря дежурили мои ребята.

— Увы, батенька, откуда было знать, что золотые слитки уплывали через Хутынь. — Калугин взглянул на будильник. Пора бы вернуться или позвонить велосипедисту. — Два полюса: Алхимик и дантист, а меж ними двойное звено — Машутка и Пискун. Она посредничала, а Пискун прикрывал…

— Ой шельма!