Тайна дразнит разум

— Какие справки?

Она глазами нашла губполитпросветовское здание с зарешеченными балкончиками:

— Пучежский заказал Иванову справки, документы на тему: «Микешинский памятник — знамя черносотенцев».

Я сообразил, что Пучежский готовится дать бой Калугину и что надо немедля предупредить моего учителя.

— Роза, я сейчас увижу Николая Николаевича; можно сослаться на тебя?

— Конечно! — живо откликнулась она. — Я за памятник! И за Калугина! Иванов, представь, пристает к своим же сотрудницам. Отвратительный тип!

— Тогда жди меня. Здесь не посмеют ограбить тебя…

Я припустил к массивной арке Софийского собора, где толпились экскурсанты возле музейного работника.

БАШНЯ ОБОЗРЕНИЯ

На дворе Софии Калугин стоял в тени Евфимьевской часозвонницы. Он никогда не опаздывал. Мое сообщение озадачило его:

— Говоришь, «знамя черносотенцев»? — возмутился он и поблагодарил меня за оперативность.

На башню вела винтовая лестница. Учитель почему-то обожает спирали. Он старался не отставать от меня:

— Я искал для тебя пример трехчленки, но ты, голубчик, превзошел меня. Что может быть доступнее (перевел дыхание): фундамент, фасад и крыша? Капитальная основа, легкий верх и промежуточная стойка. Массовидный образ! А ты знаешь, как русский народ называет «фасад»?

— Нет.

— Середка! И заметь, середка, середина и СРЕДСТВО — из одного корневого гнезда. Да и по сути: середина есть средство соединения низа и верха, начала и конца, наметки и результата…

— Тема нашего урока?

— Не совсем, друг мой. Философская проза любит афоризмы. А секрет их в искусстве обобщения. Поэтому свою вертикальную трехчленку замени горизонтальной: домик — дом — домище…

— От малого к великому?

— Верно!

Когда-то каменный восьмигранный столб держал над крепостью куранты. Теперь под тесовым шатром звонницы пахло медью колоколов и голубиными гнездами. Верхняя площадка башни открывала обзор города с его слободками и белоснежными монастырями.

Стоя возле деревянного парапета, я залюбовался могучим парком, атакующим старинную крепость:

— Ого! Деревья одолели ров. А молодняк лезет на стену! — Я повел взглядом по кольцу городского вала и выбрал златоверхую колокольню Юрьева: — Звонкий маяк! За ним чуткое эхо Ильменя!

— Голубчик, краски греют, а мысль кормит: дай то и другое. К делу! — Он выделил постройки, примыкавшие к звоннице. — Тут встарь стояли теремок, терем и великий терем владыки Василия. Выходец из народа и развернулся по-народному…

Краевед рассказал о плодотворной работе Василия и лицом повернулся к Летнему саду, где кружился тополиный снег и где над зеленью горки дымил деревянный ресторан в русском стиле.

— Перед нами не кончик, а великий конец Неревский. Здесь, вдоль Волхова, шли улки, улицы и Великая улица…

Я чувствовал: учитель подводит меня к какому-то важному обобщению, но пока что уловил развитие от простого к сложному.

— Неревцы шли через ручей по МОСТИКУ, затем через крепостной ров по МОСТУ, а дальше на ВЕЛИКИЙ МОСТ через Волхов.

— Смелее! — подзадорил он, продолжая на месте необычную экскурсию в прошлое: — Новгород имел торжок, торг и торжище рядом с великим мостом…

Историк отметил правый берег Волхова с базарной площадью, где весело посверкивала карусель:

— Торжок — зародыш всех торгов. Великий торг, с его иноземными дворами да рядами, — расцвет новгородской торговли…

На сей раз я уловил масштабность развития города, но обобщение не вытанцовывалось. Учитель продолжал обозревать Торговую сторону:

— У моста часовня. Выше — церковь. А левее — собор Великого Ивана. Почему так народ назвал? Нуте?

Он голосом выделил слово «народ» и вернулся к обычной интонации экскурсовода:

— Заметь! Храм огромный, двухэтажный. В нем молельня, склад товаров, палата мер и весов (свой ивановский локоть), суд, купеческий клуб и центр связи с заморьем. И это двенадцатый век!

Теперь к народному мотиву он добавил фактор времени. Его рука вела прямую линию от Великого Ивана к Вечевой площади:

— Все решало вече. Новгородское вече просуществовало дольше, чем где-либо в мире. И вошло в историю как великовечье! Высший орган власти боярской республики!

Калугинские глаза, не по возрасту молодые, ласкали чернотой. Они внушали: «Еще рывок мысли! Еще!»

— Заметь, мальчик мой, городские концы создавали стороны, а стороны — великий град. Его владения обширны. На земле новгородской можно было разместить все вольные города того времени. И стоял Господин Великий Новгород на великом пути «из варяг в греки». Итак! — голос историка торжествен: — Великий терем. Великий конец. Великий мост. Великий торг. Великий Иван. Великое вече. Великий Новгород — великий путь. Лопни солнце от зависти, если найдется другой город с таким величием! Нуте, друг мой?!

Высокие эпитеты ворвались в мое сознание лейтмотивом, и я наконец-то обобщил:

— У великого народа и корни великие!

— Отлично! — Он, как ребенок, ударил в ладоши. — Афоризм — самоцвет мысли! А корни — наши великие традиции. Поздравляю!

Не в пример учителю, мне нравилась похвала. Я готов ответить тем же: «Ваша заслуга!» — но не посмел. И я схитрил: