Тайна дразнит разум

«Ветрище хватил ильменского пенистого зелья и лихо вторгся в белохрамный город, рассеченный рекой. Гуляка с лету прочесал улицы, сорвал ветхие крыши, а в саду Передольского повалил дупляной клен. Затем налетчик, высотой с гридницу, смерчем ворвался на звонко кипящую ярмарку, сгреб полосатую палатку, завихрил базарный мусор и, взбурунив Волхов, сломался о каменную твердь новгородского Кремля.

Палаточная парусина вылетела на крепостную площадь и зацепилась за монумент русского Тысячелетия. Местный нэпман Морозов искренне возрадовался: „Русь-то под нашим знаменем!“

Объявились, конечно, и другие толкователи. Из окна кабинета редактор местной газеты взглянул на высоченный памятник — единственное торчило — и авторитетно заявил: „Никакого чуда!“

Из типографии вышел сухопарый наборщик в очечках, увидел холстину на микешинском сооружении и, улыбаясь в колючие усы, мысленно набрал заглавие фельетона — „Треп и тряпка“.

Бронзовые монархи кое-кому намозолили глаза, а тут еще балдахин посреди Кремля. И политпросветчик, зло щурясь, смял на своей груди красную рубаху: „Взорву трон!“

Светлоглазый чекист в солдатских ботинках поднял с земли самодельную листовку: „Люди православные! Не дозволим разрушить памятник России! Выйдем крестным ходом и обратимся молебствием к Всевышнему…“

А небо порошило на прохожих подсолнечную шелуху, папиросные окурки, фантики и даже кульки, свернутые из листов церковного архива. Такой необычный сюжет обвил литую державу».

Я поставил точку. И вместо того чтобы бежать к профессору составлять книжный каталог, кинулся в столовую и помог Анне Васильевне накрыть на стол. Сейчас вернется учитель и конечно же похвалит мое творчество.

Но он почему-то запаздывал. Неужели и вправду ЧП?

НЭПОВСКИЙ АЛХИМИК

«Зачем вызвал?» — думал Калугин о чекисте, встретив его глазами. Иван — ученик особый. Отвлеченных вопросов не приемлет: затыкает уши, крутит головой и, краснея от злобы, кричит: «Я пастух!» Однако он умный от природы, решал сложные жизненные задачи. Теорию признавал только в практической упряжке. Увлечен не книгами, а стрельбой, охотой, собаками и — особенно — буденновскими скакунами.

Когда журнал «Под знаменем марксизма» напечатал программную статью Ленина о борьбе на философском фронте, Калугин познакомил Ивана с ней, учитывая строй его мышления:

«Друг мой, представь себе пять идейных мишеней: философа под шляпой мухомора; чернорясника с библией; натуралиста с завязанными глазами; диалектика Гегеля, стоящего на голове, и самую устойчивую цель — дальнейшую разработку нашего метода».

Мишени Воркун толковал с юношеским запалом: «Бить ядовитую философию — раз! Просвещать верующих — два! Подковать ученых марксизмом — три! Читать Гегеля глазами материалиста — четыре! И обогащать свой метод — пять!» А вскоре во время чистки партии он, единственный из старорусских чекистов, полно и точно ответил на вопрос «о значении воинствующего материализма».

С тех пор Иван крепче прежнего привязался к старшему приятелю.

Так уж повелось, где бы друзья ни встречались, всегда прежде всего вспоминали свою милую Старую Руссу: именно там они научились понимать друг друга с полуслова.

Вот и сейчас Калугин знал наперед, что Иван расскажет байку — снимет напряжение, а потом уж приступит к делу.