Тайна дразнит разум

Обобщая историю Руси, художник заглянул в будущее своей родины, а может быть, и всего мира, и спрятал от глаз цензора статую со смелым и глубинным подтекстом; а Ленин, обобщая историю философии, осмыслил перспективу исторического развития и смело выдвинул грандиозную задачу — всесторонне разработать диалектику. Значит, в диалектике есть что-то недоработанное? А что?

Все точные науки когда-то были неточными. Философия до сих пор застряла на стадии описательной науки. Возможно, Ильич и задумался над аксиомами, формулами ради того, чтобы оснастить ее законы количественными показателями. Конечно, может, это и не так? Возможно, Ильич имел в виду что-то другое? Однако на то и загадка, чтобы ее решить.

Вдоль крепостного прясла шелестела липовая аллея. Калугин занял одинокую скамью, изрезанную именами и амурными рисунками, и, поджидая друга, положил на колени газеты. Перед глазами чернели каждодневные шапки обзоров: «ПРОЧЬ РУКИ ОТ КИТАЯ!» «ЧЕМБЕРЛЕН ПРОТИВ СССР». Факт повтора зовет мысль к обобщению.

«Возможно, что-то серьезное в мире? Воркун намерен сообщить об этом?» — предположил он и тут же резонно перекрыл догадку: о таких новостях можно говорить по телефону.

Так что же случилось? Иван, приезжий, не раз обращался к другу, коренному новгородцу, за справками. Недавно в Покровском храме случайно обнаружили ящики с ризницким серебром и золотом. Чекист заподозрил утайку церковных ценностей. Калугин — эксперт — отвел подозрение: буржуазная Латвия упразднила одну из православных церквей, а ризницу разрешила вывезти. Новгородский музей принял багаж и забыл о нем.

Что же стряслось теперь? Историк тормошит запасник памяти. Три дня назад контрики взорвали на Волховстрое склад. Часового подбросило в воздух, но с винтовкой он не расстался. Иван предупредил: «Вражий след ведет к Новгороду».

А теперь Новгород похож на островок во время половодья, где сбилось зверье разных мастей. На берегах Волхова разрешалось жить с пропиской «минус сто». Здесь, ближе к Питеру, «бывшие» осели густо. Высланные урки облюбовали кабачок Шпека, что ближе к станции: в случае чего — прыг на товарняк! — и лови ветер в поле. Опадыши невских клубов — пьяницы, картежники, жулики и ночные бабочки — гнездились на Веселой горке, в ресторане с великолепным видом на речной простор. Черепки царизма — бывшие помещики, вельможи, офицерье — завсегдатаи Софийской столовой, которая вечерами сверкала ресторанным светом, шумела музыкой, эстрадой и бильярдными шарами.

На Торговой стороне лишь два притона, зато самые бузливые: пивная на Буяновской, где смутьянили вчерашние анархисты да эсеры, и знаменская ночлежка гопников. А если учесть, что скоро нахлынут участники международного автопробега, то будь готов ко всему: хулиганские выпады, спекуляция музейными ценностями и петиции: «Спасите Софию!», «Спасите памятник Тысячелетию!».

Скорее всего чекист решил постоять за монумент России: не случайно назначил встречу в Кремле. Непостижимо! Судьба микешинского шедевра на волоске. Заведующий губполитпросветом, лучший оратор города, открыто требует «взорвать рекламу царизма»!

Чудовищно! На майские торжества горе-просветители обшили фанерой памятник Отчизне. Наследники русской культуры стыдятся великих деятелей, изваянных реалистично и художественно.

Удручающий факт! У начальника просвещения полно единомышленников. И первую схватку выиграл он — правда, в отсутствие Калугина. Обелиск на городской площади славил победу русских над французами. Теперь там — голое место: бронза и чугун сброшены в утиль.

Невозможно представить Кремль без монумента Отечеству! Калугинский взгляд проскочил мимо памятника к театру: из дверей большого здания вышли Берегиня и Пучежский.

Статный, с волнистой шевелюрой, в алой косоворотке, губполитпросветчик что-то горячо доказывал, важно вышагивая рядом с ученицей Передольского.

Нет сомнения, что эпитет «царский склеп» позаимствован Берегиней у левака. Однако письмо «Н. Ф.» с вольнодумной подоплекой, разумеется, упадет между ними яблоком раздора.

Сейчас Пучежский, видимо, убеждает в том, что на державном пьедестале не может быть скрытой фигуры и что автор «секретки» сам Передольский, на которого он давно точит зуб. Оратор хотел взять актрису под локоток, но та решительно отвела его жест: надо полагать, они тоже не нашли общего языка. К чувству удовлетворенности примешалась нотка настороженности: наблюдавший вспомнил случай, когда Пучежский переубедил делегатку не логикой, а своей бесспорной красотой и благозвучием голоса.

По единственному в городе асфальтированному проезду назойливо скрипит телега ломового извозчика. Калугин представил пролетку Морозова, и образ Берегини почему-то отождествился с засекреченной фигурой памятника.

Наконец-то в крепостной арке с видом на городскую площадь показался усач богатырского телосложения. Темные брюки его заправлены в сапоги, а полотняная рубаха перехвачена узким кавказским ремешком. По тому, как Иван размашисто шагал, бойко рассекая воздух руками, видно было, что он спешит по чрезвычайному делу.