— Договаривайте до конца, — зло проговорил Хоан, — расскажите, как вы ели тайком.
Оба провинившихся семинариста молчали, словно проглотили язык. Они только согнулись в раболепном поклоне, и казалось, вот-вот упрутся бритыми лбами в кирпичи, которыми был вымощен двор.
Отец Хоан наклонился к ним сам и прошипел:
— Ну хорошо, молчите, значит! Тогда придется мне рассказать о ваших подвигах. Ваше преосвященство, перед вами две свиньи! Запрет, о котором вы слышали, они нарушают не первый раз. Раньше их уличали в том, что они ловили в вашем пруду рыбу и ели ее сырой, воровали с вашего огорода овощи, а из сада — бананы, причем рвали их зелеными, а потом зарывали под деревом и прикрывали сухими листьями, чтобы фрукты дозрели. А вчера их наглость перешла пределы. Они выкрали из вашего сарая курицу, сидевшую в гнезде, а потом убили и зажарили прямо в спальных покоях.
— Неужели так?! — епископ начинал сердиться.
— Да, ваше преосвященство, истинная правда! Отрубили несчастной голову и ночью изжарили ее под кроватью. Если бы не верный Фунг, мерзавцы остались бы безнаказанными, совершив грех чревоугодия.
Епископ молча кивнул головой и посмотрел на следующих двух семинаристов, с головы до ног перепачканных в пыли и грязи.
Отец Хоан сразу же заговорил:
— Эти двое — Тхан и Тинь — сквернословили и устроили потасовку. Дрались так, что мы оттащить их друг от друга не сразу смогли.
Провинившиеся молчали, хотя дело было не совсем так, как представил отец Хоан. Предыдущим вечером приятели играли в карты, и Тхан задолжал Тиню четыре хао. Утром, перед началом занятий, между картежниками началась из-за долга ссора. Они вцепились друг другу в одежду, но тут подоспел отец Хоан, сбил обоих с ног и принялся тыкать лицом в землю. Но сказать об этом епископу — значило только навлечь на себя еще больший гнев отца Хоана.
Тот, однако, уже указывал епископу на следующего грешника.
— Вот этот, зовут его Тхань, не хочет прилежно учиться. Занимается французским уже больше года, а результатов никаких. Сегодня, вместо «долой коммунизм», сказал «да здравствует коммунизм». Воистину кормим пчелу в собственном рукаве!
Провинившийся судорожно вздохнул и разрыдался.
— Ваше преосвященство, не по своей воле я ошибся. Я очень боюсь отца викария, вот и перепутал слова.
Епископ, ничего не говоря, повернулся было, чтобы уйти, как вдруг один из наказанных вскочил и, скрестив на груди руки, проговорил:
— Низко кланяюсь вашему преосвященству…
— На колени, негодяй! — вне себя от гнева заорал отец Хоан.
Ученик склонил голову, но не опустился на колени. Лицо бедняги было малиновым, на опухших щеках засохла кровь.
— Ваше преосвященство, — продолжал он, — ваш ученик несправедливо наказан.
Викарий опять прервал его:
— Вы видите сами, ваше преосвященство, что это за невежда! Осмеливается говорить, не получив на то разрешения. Молчать, Тиеу, скотина!
Но Тиеу не подчинился.
— Вчера, ваше преосвященство, я не понял объяснений отца Хоана и наделал ошибок. Отец Хоан заставил меня покаяться и долго молиться пресвятой деве. Я каялся и молился, но сказал отцу, что делаю это напрасно, ибо пресвятая дева не могла видеть моего греха, а значит, и простить. Отец Хоан избил меня за это и расшиб нос.
На лице епископа мелькнула тень сострадания.
— Я прошу отца викария простить ваши прегрешения. Вы их уже искупили. Отправляйтесь в класс и постарайтесь быть прилежнее и понятливее. Почаще читайте Библию, это вам поможет…