Однажды случилось, что они в одно время, притаившись в кустах и не видя друг друга, ожидали в саду прихода девушки. И вдруг оба явственно услышали стук шагов по пересохшей земле. Она!
Подбежав к одному из лимонных деревьев, девушка остановилась в нескольких шагах от обоих братьев. На ней было то же короткое платье, едва покрывавшее колени. Она внимательно огляделась, словно кого-то высматривала.
— Это она меня ищет! — с радостью решил Кирцэй.
— Уж не меня ли она ищет? — печально подумал Салуки.
И оба испугались, не услышит ли девушка их тяжелого дыхания или участившегося стука сердца. И вдруг, не сдержавшись, оба одновременно вышли из своего укрытия и ошеломленно взглянули друг на друга. А девушка, едва не вскрикнув от неожиданности, остановила взгляд свой, светившийся радостью, на Кирцэе. Она тоже с того дня потеряла покой и сон и жила надеждой, что полюбившийся ей парень еще явится к месту их первой, случайной встречи. И часто прибегала сюда, не ведая, что и Кирцэй, изо дня в день сломя голову быстрее ветра мчался сюда из Галускари, чтобы увидеться с ней.
— Ох, испугал ты меня, парень! Выскочил, словно кадж, из кустов! — сказала она с напускным упреком.
— Да и ты меня напугала, девушка.
— Неужто ты такой трус?
— А кто не испугается тебя, девушка!..
— Это почему же, парень?
— Не знаю…
— Разве я такая страшная?
— Страшная…
— Что же во мне такого страшного, парень?
— Не знаю…
— А как тебя зовут?
— Кирцэй.
— Ха-ха!.. Кирцэй?
Кирцэй кивнул, он не знал, понравилось девушке его имя или нет.
— Ха-ха!.. Кирцэй!
— Чего ты смеешься, девушка?
— Кирцэй… Кирцэй… Какое смешное имя!.. Хи-хи!..
— А тебя как звать?
— Татия зовут меня, Кирцэй.
— Татия?
— А почему ты не смеешься над моим именем, Кирцэй?
— Не знаю, Татия. Мне нравится твое имя…
А Салуки недвижно стоял в стороне, не сводя глаз с Кирцэя и девушки.
— Тебе очень идет, когда ты смеешься, Татия.
— Правда идет, Кирцэй?
— Правда…
— Ну, а тебе-то что с того, Кирцэй?
— Мне ничего, Татия.
— А что еще мне идет, Кирцэй? — кокетливо улыбнулась девушка.
— Все идет тебе, Татия.
— А все же?
— Платье идет тебе, Татия.
— А что еще?
— Волосы идут тебе, Татия.
— Волосы всем женщинам идут, Кирцэй.
— А у тебя особенные волосы, Татия… Я таких не встречал…
— Чем же у меня особенные волосы, Кирцэй?
— У тебя золотистые волосы, Татия.
— Золотые, золотистые. Ха-ха!
— Ты опять смеешься, девушка?
— Мне смешно, вот я и смеюсь, Кирцэй.
— Не надо мной ли ты смеешься, Татия?
— Над тобой, Кирцэй.
— А почему ты смеешься надо мной, Татия?
— Ну, как может нравиться мое рабочее платье, оно же изорванное!
— Твое изодранное платье лучше ста парчовых, Татия.
— Уж и скажешь, парень! А как могут нравиться мои соломенные волосы, Кирцэй?
— Не соломенные, а золотые. — Я еще не видел таких красивых волос, Татия.
— Эти волосы извели меня, Кирцэй, — девушка нетерпеливо тряхнула головой, откинув волосы и открывая свое прекрасное лицо.
— Таких глаз я еще не видел, Татия. Только в сказках слыхал я о девушке с такими глазами…
— Я не из сказки, Кирцэй, я простая девушка.
— Ты прекраснее сказочной девушки, Татия.
— Ну, а тебе-то что с того, Кирцэй?
— Мне? — растерялся Кирцэй.
— Ну да, тебе-то что?
— Я хочу добра тебе, Татия.
— А еще что, Кирцэй?
— Радости тебе, Татия.
— Меня еще Махарией[27] называют, Кирцэй.
— Теперь и я буду тебя так называть.
— Правда? Называй меня Махарией, Кирцэй.
— Махария!
— Что, Кирцэй?
— Ничего…
— А все же, что хотел ты сказать, Кирцэй?
— Ничего, Махария, право…
— Ха-ха-ха!.. Неужели ты так быстро забыл, что хотел сказать, Кирцэй?
— Ты заставишь человека забыть все на свете, Махария.
— Это почему же я все на свете могу заставить забыть человека, Кирцэй?
— Не знаю, Махария…
— А кто же знает?
— Не знаю, кто знает, Махария…
— Ну до чего же ты смешной, Кирцэй!
— Может быть, и смешной, Махария. Глядя на тебя, я самого себя забыл, Махария.
— Ты карачаевец, Кирцэй?
— Почему ты спрашиваешь об этом, Махария?
— Хочу и спрашиваю, Кирцэй! Ведь карачаевцы черные. А ты почему не черный, Кирцэй?
— Карачаевцы светлее меня, Махария.
— А почему же их называют "кара", Кирцэй?
— Потому что в Карачае небо всегда черное, в тучах, Махария.
— Ха-ха!.. А я всех карачаевцев считала черными.
— Карачаевцы белые, Махария.
— А кто же ты, Кирцэй?
— Я черкес, Махария.
— Значит, и вы, черкесы, светлые?
— Светлые, Махария.
— А… все же черкесы — особенные, Кирцэй.
— Какие же особенные, Махария?
— Особенные — да и только! Тебе кажется, что ты красивый, Кирцэй?
— Нет, не кажется, Махария.
— А может, все-таки кажется?
— Каким меня мать родила, такой и есть я, Махария!
— А красивая у тебя мать была, Кирцэй?
— Красивее тебя женщины на свете нет, Махария.
— Уж будто бы, Кирцэй? Какой же ты, право, смешной!..
— Не надо смеяться надо мной, Махария!
Так говорили они между собой, не замечая присутствия Салуки, который слушал их, словно завороженный.
— Как удалось тебе так быстро научиться мегрельскому языку, Кирцэй?
— Я очень старался, Махария, иначе я не смог бы 'говорить с тобой…
— А я поняла бы тебя и без слов, Кирцэй.
— Опять ты смеешься надо мной, Махария!
— Нет, правда, я поняла бы тебя по твоим глазам, Кирцэй.