Тагу. Рассказы и повести

— Что тебя испугало, Нати? На тебе лица нет.

— Не знаю, не понравились мне эти гости.

— Один из них сказал мне: "Ты хороший мальчик, я подарю тебе пистолет".

— Господи, почему он так сказал? Что ему нужно?

— Что с тобой, Нати?

— Зачем ему нужно дарить тебе пистолет? Уйдем отсюда.

— Кваци сказал ему: "Это мой брат, и ему не нужен твой пистолет".

— Он так и сказал: брат?

— Да. И еще сказал: "Я сам дам брату пистолет".

— Он даст. Кваци добрый, он непременно подарит тебе пистолет. Ты что-нибудь ел?

— Нет.

— Пойдем, — сказала Нати и шагнула к пацхе Джонди.

— Куда ты? — схватил ее за руку Гудза. — Они там заперлись.

— Кто заперся?

— Хурциа и эти чужаки. Кваци запретил мне туда заходить.

— А зачем ты хотел туда зайти?

— Я искал тебя.

— Там? Что мне там было делать?

— Не знаю.

Нати с трудом сдерживала слезы.

— Что мне было там делать? — Она рассердилась на брата, и мальчик с удивлением посмотрел на нее, не понимая своей вины.

— Что с тобой, Нати?

— Отстань, пристаешь с глупыми вопросами, — вспылила она и уже совсем тихо, словно прося прощения за грубость, спросила:

— А Кваци тебе ничего не говорил об этих людях? Кто они такие?

— У Кваци было такое сердитое лицо, что я не решился у него спросить.

— Почему ты не пошел с ним? Ведь он обещал тебе пистолет?

— Я ждал тебя.

— Но почему тут, почему? — Это опять было похоже на крик, и Нати спохватилась; так она и вовсе выдаст себя. — Куда пошел Кваци? — спросила она почти спокойно.

— Не знаю.

— Пойдем к нему, — она ласково обняла брата. — Пойдем, Гудза. Тут нам нечего делать.

Пока брат и сестра вели этот разговор, в лагере что-то изменилось. Они это не сразу заметили, потому что по-прежнему плакали дети и покрикивали на них матери и по-прежнему у коновязи ржали и фыркали заботливо ухоженные кони и ревниво рычали на них посаженные на цепи некормленые собаки. Все как будто было по-прежнему, но была еще и песня:

Маха, быть мне твоей овечкой,
о которой нужно заботиться в каждой
беде — на.
Душа, быть мне твоей овечкой и догореть перед
иконой — на.

Примолкнув, прислушиваясь к песне, Нати и Гудза шли по улице. Пел мужчина. Пел грустно и даже не очень-то громко, как для себя самого. Нати и прежде слышала эту песню, но никогда не обращала на нее внимания. Песня как песня. Таких печальных песен много в Одиши. И только сейчас она вдруг поняла сущность этой песни, почувствовала всю прелесть нежной, полной страстной мольбы мелодии. О боже, какой, должно быть, огонь пылает в сердце певца, какие скорбные мысли терзают его мозг.

Маха, я прошу тебя, будь моей, показывай мне верный путь — на.
Как умру, оплачь меня горькими слезами — на,
Дида, дида, пропал я, грешный.

Невыплаканные слезы душили Нати. Эта песня-причитание без спросу вошла в ее сердце и как-то сразу безраздельно овладела всеми ее чувствами.

Когда умру, оплачь меня горькими слезами — на.

Певец был уже где-то рядом, совсем близко. Нати казалось, что она слышит теперь не только его голос, но и его дыхание.

— Нати, — тихонько притронувшись к ее руке, прошептал Гудза, — это же Кваци поет.

Нати покачала головой, не поверила. Она не могла себе представить, что Кваци может петь с такой нежной печалью. Какой же он все-таки человек, этот Кваци? Добрый? Злой? Грубый? Нежный? Нет, не понимаю, какой он.

Нати и Гудза подошли к дверям пацхи. Подложив руки под голову, Кваци лежал на тахте, лицо у него на самом деле было такое, будто он причитал. Услышав, как они вошли, Кваци вскочил, словно его застигли за нехорошим делом.

— Хат! — сердито крикнул он, но, увидев, кто вошел, рассмеялся, вытащил из-за пояса пистолет и, протянув его Гудзе рукояткой вперед, сказал:

— Вот подарок, который я тебе обещал, братишка.

Гудза усомнился. Неужели ему? И даже отступил на полшага.

— Не хочу, — пробормотал он, но так и не сумел отвести глаз от пистолета.

— Не давай ему оружия, Кваци, — попросила Нати. — Он еще ребенок.

— Ребенок, хороший ребенок, — снова рассмеялся Кваци. На девушку он тоже не смотрел. — Гудза ребенок, брат мой ребенок.

Он, словно танцуя, повернулся на носках.

— Братишка мой еще ребенок. Ему нельзя дарить оружие. Ну, тогда я тебе подарю славную маленькую овечку из сыра.

Сунув пистолет за пояс, Кваци достал из глиняного кувшина плетеную из волокон сыра овечку, затем отломил кусок кукурузной лепешки-мчади и протянул его вместе с игрушечной овечкой мальчику.

— Кушай, брат, мчади и овечку. "Чкиди до кириби, димта-тириби", — пропел он и смешно подпрыгнул.

Гудза рассмеялся.

— Нати тоже голодная, — сказал он. — И Нати тоже хочет мчади и овечку.

— И лесной царице тоже дадим овечку, димта-тириби.

Кваци заглянул девушке в глаза:

— Хочешь мчади и овечку, ткаши-мапа?

Нати еще раз удивилась: как мог этот беспечный человек так грустно и так горько петь?

И, словно угадав ее мысли, Кваци снова запел: