Тагу. Рассказы и повести

"Нет, нельзя им говорить о гибели Хуты, — подумал Гвачи. — Пусть Хута для них будет жив, пусть ждут его, а там видно будет".

Гвачи увидел на стене тени Эки и Беглара, и ему почудилась рядом с ними и тень Хуты… Ну что ж, он расскажет им о последнем сражении.

И Гвачи заговорил быстро, взволнованно. Они слушали его затаив дыхание. Пока он говорил о расположении противника, о позициях своего полка, о командирах и солдатах, которых знал, все получалось толково и связно, но как только речь заходила о Хуте, он начинал путаться. Рассказав все до момента ранения Хуты, Гвачи замолк и как будто забыл о присутствующих. Перед его мысленным взором возникла картина последних минут жизни друга.

Хуте все не верилось, что такая маленькая ранка может быть смертельной. Он даже ободрял друга, улыбался ему, отирая ладонью стекавшую по лицу кровь.

— Ерунда, царапина, — говорил Хута слабеющим голосом. — От такой не умирают. Я же внук Зоркана Нармания!

Но силы быстро покидали его. Стояла безлунная душная ночь. Земля была изрыта снарядами, измята гусеницами, танков. Вокруг разбитые транспортеры и грузовики одни стояли торчком, другие уткнулись носом в землю, третьи врезались друг в друга. Везде дикое, беспорядочное нагромождение обломков металла и дерева. Неподалеку дымились два подбитых танка. И всюду трупы, трупы, в самых неестественных позах.

После атаки Гвачи случайно наткнулся на тело Хуты. Широко раскинув руки, Хута лежал вниз лицом перед взорванным танком. Его можно было принять за мертвого. Потому, видимо, и не подобрали его санитары. Гвачи был ранен трижды и, пошатываясь, брел в медсанбат. Наткнувшись на безжизненное тело друга, он склонился над ним, с трудом перевернул его на спину. Лицо Хуты было измазано землей и кровью. Гвачи опустился на колени, послушал сердце. Дышит! Стал тормошить, и Хута открыл глаза. Он не сразу узнал товарища, а когда узнал, попросил:

— Не покидай меня, Гвачи…

— Что ты, друг! — воскликнул Гвачи. — Мы вместе пойдем в медсанбат. — Он не знал тогда, что Хута ранен смертельно. — Я сейчас перевяжу тебя, и тронемся. Куда тебя ранило? В голову?

Нащупав в темноте рану, Гвачи понял, что пришла беда. Где уж там — в медсанбат! Не только встать, Хута и приподняться не мог. Да и сам Гвачи еле держится на ногах. Ранения в руку и ногу не казались ему серьезными, но третье, в грудь, сильно его беспокоило. Кое-как перевязав голову Хуты, он вспомнил о фляжке. Там оставалось немного водки. Гвачи заставил друга проглотить несколько капель, и тот оживился:

— Ерунда, царапина!..

Но через несколько минут заговорил слабеющим голосом:

— Если останешься жив, расскажи Найе, как я погиб… Найя наденет траур, расцарапает себе лицо… Странный обычай… Помнишь, как она упала с тутового дерева? С трудом мы вытащили ее из колючек, платье на ней порвали… — Он умолк и долго смотрел в небо, на темные тучи. — Как будет счастлив тот, кто переживет войну! Мы не знаем цену жизни… никто ее не ценит… И только когда вот так, как я… Гвачи, я не хочу умирать! — Гвачи рванулся к другу. — Нет, нет, не утешай, я знаю… На моих глазах танк раздавил Куприянова… Из шести танков только один ушел от нас. Но и мы… Из семи человек остался я один… Я упал на колени, глаза залило кровью… Не знаю, как я бросил гранату, помню только, что танк взорвался… Больше ничего не помню…

Хута то впадал в забытье, то вдруг открывал глаза и спрашивал:

— Ты здесь, Гвачи?

Он тяжело стонал. Потом вдруг захрипел, судорожно ухватил Гвачи за плечо и зашептал:

— Умираю, друг… Помоги, умираю…

Гвачи вылил ему в рот последние капли водки, и Хута снова ожил, заговорил тихо, порывисто:

— Ты помнишь, как мы готовились… к экзаменам в институт. Не могли справиться с примером по алгебре… Помнишь? Найя стыдила нас… Пример так и остался нерешенным… Мы даже не стерли цифр… Доска, наверное, и сейчас висит на балконе… Ты вернешься и решишь… Теперь бы и я решил… Но я уже… В ящике моего стола конверт с деньгами… на постройку дома… Пусть поставят его слева от чинары… Слева… Сле… — и умолк.

Гвачи прислонился ухом к его груди. Сердце больше не билось.

Все это в одно мгновение пронеслось перед мысленным взором Гвачи. Он осушил стакан, взял папиросу, снова положил ее и сказал каким-то чужим, незнакомым голосом:

— Да, совсем было забыл… Хута просил передать: в ящике его стола спрятаны деньги. Чтобы построили дом… Слева от чинары, напротив калитки…

— Сынок! — прошептала Эка, губы ее дрожали.

У Беглара сверкнули глаза.

— Дом? — воскликнул он. — Цуца, неси план. — Он смел со стола хлебные крошки и придвинул к себе лампу.

Цуца вышла из комнаты, но тотчас же вернулась и подала отцу сложенную вчетверо вылинявшую, закоп-ценную бумагу, Беглар расстелил ее на столе и, обращаясь к Гвачи, заговорил торжественно: