Тагу. Рассказы и повести

Шли мы долго, пока не углубились в лес. Тут Мидега остановилась и подняла на меня виноватый взгляд: у нее не было сил идти дальше. Я вынул из кармана револьвер. Видимо, Мидега сразу поняла мое намерение, в ее устремленных на меня глазах я прочел и смирение, и горький упрек. Лес притих, ни один лист не шевелился на сучьях, ни одна птица не подавала голоса. Мидега стояла передо мной — спокойная, покорная своей судьбе. Револьвер показался мне удивительно тяжелым, он до боли оттягивал мне руку. Я был в полной растерянности, не зная, что делать. Наконец, не выдержав взгляда собаки, я повернулся и быстро ушел.

Я не сомневался, что Мидега, покинув лес, отправится на кукурузное поле мельника Якова. Что ж, я охотно оплачу стоимость съеденной ею кукурузы, чтобы хоть частично искупить свою тяжкую вину. Но не успел я улечься спать, как из-под орешника донеслись до меня мучительные стоны, как если бы стонал тяжелобольной человек. Это была Мидега. Я не мог уснуть, всю ночь мерещились мне ее покорные, полные горького упрека глаза. Я забылся только на рассвете, но вскоре громкий щенячий визг поднял меня с постели. Я быстро оделся и вышел во двор. Щенята, подняв кверху головы, стояли возле лежавшей под орешником Мидеги и скулили тонкими голосами. Мидега была недвижна, голова ее отвалилась на сторону, виден был только один глаз, и в нем, казалось мне, навеки застыл все тот же упрек. Мидега не простила мне, ее убила нанесенная мной обида.

Мы похоронили Мидегу под тем же орешником, где она окончила свою жизнь. Но и теперь, много лет спустя, когда мне вспоминаются те трудные, суровые годы, я неизменно вижу перед собой глаза Мидеги, полные упрека и горестного недоумения.

Перевод Юрия Нагибина

ПОРВАННЫЙ МЯЧ

В семье Бебуришвили была большая радость: они получили новую квартиру. К этой радости прибавилась другая: приехал на побывку сын — Тенгиз. Тенгиз учился в Суворовском училище и домой приезжал раз в год.

Бебуришвили были моими соседями, и я охотно вызвался помочь им перенести вещи. Когда мы с Тенгизом отодвигали от стены шкаф, что-то глухо шлепнулось на пол. Это был пестрый резиновый мяч, сморщенный и полинявший. Видимо, он когда-то давно застрял между стеной и шкафом.

Тенгиз бережно поднял мяч и с тревогой глянул в сторону родителей — они были заняты укладкой посуды и ничего не заметили. Тенгиз повернулся к ним спиной, рукавом стер пыль с мяча, затем поднял глаза на портрет брата, висевший на стене.

Из простой деревянной рамки смотрел на нас мальчик лет девяти. Миндалевидные глаза, прямой правильный нос, высокий упрямый лоб и непокорный вихор… В памяти моей внезапно ожил, будто сошел с портрета, Арчил.

Он был ровесником моего сына. Жили они в одном доме, учились в одной школе. Арчил был мальчиком неразговорчивым и замкнутым. Никто не назвал бы его красивым, но было в нем что-то, невольно привлекавшее сердца.

Отец Арчила работал на вагоноремонтном заводе, мать хозяйничала дома. В семье было трое детей — Арчил, Тенгиз и Тамара.

Отец любовно заботился о семье. Вставал он затемно и отправлялся на базар. Когда мы просыпались, он уже возвращался с базара, нагруженный покупками. Не сидел он сложа руки и после работы: вечно что-нибудь мастерил, чинил, помогал жене по хозяйству.

Когда Бебуришвили переселились в наш дом, мы не сразу свели с ними знакомство и поначалу только здоровались. Окна и балконы наших квартир выходили на двор. У них была одна комната, и семья большую часть времени проводила на балконе. Здесь они ели, пили, принимали гостей и соседей. Мы жили на третьем этаже, они — против нас на втором, мы были невольными свидетелями всей их жизни.

Нельзя сказать, чтобы им жилось тяжело, но и достатка особого не было. Однако на судьбу они не жаловались: были довольны тем, что имели.

Арчил и мой мальчик Отиа познакомились друг с другом странным образом. Однажды жарким летним вечером, когда стар и млад высыпали на двор и на балконы, Арчил уронил свой мяч за перила балкона. Он быстро сбежал по лестнице и, выйдя во двор, направился к мячу.

— Вон там, у крана! — крикнул сверху мой сын.

Он был ослеплен красотой мяча. Мяч был совсем новенький, с одного боку красный, с другого синий. Посередине — зеленая и золотая полоса, а между ними — белая.

— Без тебя знаю где! — отозвался Арчил, взял мяч и подчеркнуто гордо пошел обратно.

Отиа не мог оторвать глаз от мяча. Несмотря на недружелюбный ответ Арчила, он не удержался от соблазна и громко предложил:

— Сыграем?

— Сыграем, почему нет. Мяч на то и создан, — басовито ответил Арчил.

Отиа сломя голову ринулся во двор, откуда-то мгновенно приволок два кирпича, положил их по обе стороны от себя и стал в этих "воротах".

— Бей!

— Пенальти?

— Пусть будет пенальти. Только честно отмеряй, без обмана. Эй, эй, шире шаг!