Тагу. Рассказы и повести

Иванэ покорно поднялся.

— Ты пойми, Инда, теперь это наша земля, наша, — шептал Иванэ. Губы его посинели. Он бессмысленно ворочал глазами. — У меня теперь своя земля, дочка, своя. Он всхлипнул, и вдруг из гортани его вырвался неудержимый смех — отрывистый, больше похожий на рыдание. Иванэ смеялся и всхлипывал, всхлипывал и смеялся.

Среди тех, кто наблюдал за этой сценой с противоположного берега, выделялся седобородый старец в поношенной, но опрятной одежде. Он сидел у самой воды, ковыряя палкой землю, и громко, стараясь перекричать рев взбунтовавшейся реки, говорил, ни к кому прямо не обращаясь. Он просто по старческой привычке вслух выражал свои мысли.

— Из-за земли убивался мой отец, — говорил старик, — из-за земли погиб мой дед, из-за нее страдали все мои предки, весь наш род Коршиа, все наши близкие и далекие, вся деревня наша, весь округ, все крестьянство Одиши. Вот, — он показал палкой в сторону поля, — вот тут стояло войско Уту Микава, и, когда офицер генерала Колюбякина приказал ему положить оружие и расходиться, народ сказал — нет.

— То был офицер русского царя, то было царское войско, дед Зосиме, — сказал парнишка лет пятнадцати, сидевший рядом с дедом Коршиа и с восторгом смотревший на то, как ‘ крестьяне делят помещичью землю. Мальчик уже давно был бы с ними, но мать удерживала его. Она стояла над ним, облаченная в черное, худая, желтолицая, изможденная, и мальчик не решался ее покинуть, не осмеливался ее ослушаться.

— Молчи, чтобы у тебя язык отсох! — воскликнула мать, а про себя подумала: "Не твой, а мой, мой язык пусть отсохнет".

Зосиме посмотрел на паренька, покачал головой.

— Без крови никто не уступит, парень. Так было при Дадиани, так было при русском царе, так и сейчас. Я всю свою жизнь засыпал и пробуждался с мыслью о земле.

— Почему же ты не взял землю, дед Зосиме? Испугался крови? — спросил мальчик.

— Молчи, чтобы у тебя язык отсох, — опять рассердилась мать, но тут же погладила сына по голове.

Старик заколебался, голос у него изменился:

— Взятая ценой крови земля не даст счастья, мальчик. Нет, не даст. А ты кто? Мне лицо твое знакомо. Не сын ли ты Авксентия Коршиа?

Парень кивнул головой.

— Разве проклятый людьми и богом Джогориа не убил из-за клочка земли твоего отца?

Мальчик помрачнел. Мать нагнулась к сыну и взяла его руку в свою.

— Пусть годы твоего отца прибавятся тебе, — сказал Зосиме мальчику.

Мальчик осторожно высвободил руку из рук матери.

— Их не смогут убить, дед Зосиме, их много, — кивнул он на поле.

— Войско Уту тоже было большое, — вздохнул Зосиме.

— Не слушай его, Зосиме, — сказала старику мать и стерла слезу, — дитя он, глупый еще.

— Сын покойного Авксентия Коршиа не может быть глупым, — возразил Зосиме, — ума Авксентия на десятерых хватило бы. Как тебя зовут, парень? Ах, да, вспомнил. Ты Кочоиа.

Парень кивнул головой.

— Хорошее имя Кочоиа. И ты, видать, хороший парень. Но ты должен стать таким, как отец. Настоящим мужчиной ты обязан стать. Понял?

Люди вокруг зашептались. Все обернулись к дороге.

— Учитель!

— Глядите, Кордзахиа идет!

— Без пальто, без шапки.

Шалва шел к парому. Казалось, он не видит собравшихся на берегу людей.

— Кого это вы увидели? — всполошился Зосиме.

— Учителя Шалву.

— Умный человек Шалва. Кордзахиа — знает, что без крови никто землю не отдаст.

Паромщик Бахва Бахиа издали увидел идущего к парому учителя и, конечно, сразу понял, куда тот спешит. Бахва нахмурился. Он едва сдерживал привязанный паром, вода поминутно грозила оторвать его. Как же он перевезет Шалву? А перевезти его на тот берег придется.

Бахва Бахиа был старым человеком, но жизнь на открытом воздухе у самой реки удивительно молодила его. Он был хорошим рыбаком, в его лодке всегда были сазаны, лососи, усачи и сомы. Не имея земли, он кормил семью весьма скромным заработком перевозчика и рыболовством.

— Совсем спятила нынче река, Шалва, — сказал паромщик после того, как приветствовал учителя. — Того и гляди, оторвет паром. Смотри, как тащит. Эта сумасшедшая вода ничего в горах не оставила, целые деревни, говорят, начисто смыла.

Бахва хотел напугать Шалву: может, все-таки откажется от переправы. Но учитель даже слушать об этом не захотел.

— Ты должен перевезти меня, — строго велел учитель и, не ожидая ответа Бахвы, ступил на паром.

Бахва последовал за ним.

— Никогда не видел реку такой буйной, — не унимался Бахва, но и на этот раз учитель не услышал его предостерегающих слов.

Учитель пристально вглядывался в поле. Он чувствовал, что руки его начали дрожать, и, чтобы сдержать дрожь, стиснул зубы. Никогда с ним не бывало такого, а ведь всякое с ним уже случалось в жизни: и беды, и печали, и вспышки гнева, и приступы гнетущего страха.

— Вода унесет паром, как лист, — ужаснулась какая-то женщина.

— Боже, они разобьются о камни!

— Верните их, не пускайте их, люди!

— Бахва! Опомнись, Бахва! — крикнули мужчины.

Ни Бахва, ни учитель не повернули головы. Паром уже отчалил, и Бахва мог думать только о том, как удержать его на этой бешеной воде, а учитель обдумывал слова, которые он скажет Беглару и крестьянам.