Тадзимас

Мне хотелось бы подчеркнуть, что Юрий Кублановский, в моем понимании, – истинный россиянин. Другого истолкования его позиции просто быть не может. Знал он свою страну как немногие, знал изнутри. Так уж вышло, что он, книгочей, мечтатель, превосходный собеседник, человек обидчивый и отходчивый, доверчивый и вместе с тем проницательный, «Фауст и фантаст», обладающий ошеломляющим лирическим даром, вел жизнь то бродяги, то отшельника.

Он работал как искусствовед на Севере. Собирал вместе с бичами какую-то морскую траву на Соловках, подрабатывая впрок. Был сотрудником небольших музеев. Бесконечно, неустанно, при первой же возможности – срывался с места, путешествовал. Маршруты его поездок тоже, кстати говоря, особенные, личностного толка. А еще он – подолгу пребывал в сторожах.

Ох, эти Юрины сторожки, его ночное одиночество, с неизменной книгой рядышком, с горячим чайком, с краюхой хлеба, с заполненной стихами тетрадкой и всегда заправленной черными чернилами авторучкой под рукою!.. Вспоминаю одну студеную зиму, когда, работая в Елоховском соборе дворником, намахавшись ломом и лопатой, заходил я с мороза погреться к Юре, сторожу сего собора, в тесную будку, а Юра, уже заварив чай, ждал меня, сидя в старом ватнике за столом, на котором лежала вышедшая совсем недавно и успевшая добраться к друзьям «Школа для дураков» Саши Соколова.

Навалившуюся после опубликования его статьи о Солженицыне, буквально захлестывавшую горло травлю Кублановский встретил с редкостным мужеством и достоинством. Поэт был поставлен перед выбором: или стандартно-жесткие, по сути – гибельные, меры против его «инакомыслия», или санкционированный незамедлительный отъезд на Запад.

Оказавшись в вынужденной эмиграции, Юрий Кублановский внутренне не расстался с родной страной. Ныне становится ясным, что он-то и есть гражданин, патриот. Все чаще называют всех нас провозвестниками перестройки, смотрят на нас как на героев, чуть ли не мучеников. Но, если вдуматься, все мы хорошо знаем, почем пресловутый фунт лиха.

Кублановский издал за рубежом четыре книги стихов. Мнение о нем как об одном из крупных современных русских поэтов все более утверждается. И это, действительно, верное определение.

В лирике Кублановского неразрывно связаны эпическое обобщение и точная, цепкая деталь, исповедь и подтекст, гражданская патетичность и целомудренно чистое чувство. Поэтическое зрение его безукоризненно. Весом свод написанных им произведений. В изданные книги вошло далеко не все, очень многое еще ждет издания. Им создана единственная в своем роде хроника совершенствования души, дана развернутая ретроспектива нашего времени. Книга «Оттиск» – лишь небольшая часть обретшего более чем за четверть века ясные очертания собрания стихотворений и поэм Юрия Кублановского, поэта и друга, чье возвращение – радость.

…Прочитал – и смутился даже. Надо же, как расстарался! Расхвалил, на высоких тонах, своего старинного друга. (Или, может быть, просто того, кто казался мне долгие годы таким? О, наивность моя, вера – с детства – в людей! И – желание видеть упрямо в людях только хорошее. Так ли, на поверку, они хороши? И сейчас я все чаще задумываюсь: в годы зрелые, в самом-то деле, без булды, в реальности, – есть ли, как мне прежде казалось, друзья у меня?..) Что написано – то написано. И себе, и другим в назидание, да еще по одной причине – чтобы Юра припомнил вдруг, что на родине первую книгу его мы издали, с Лейкиным Толей. Чтобы строки мои прочитал, чтобы понял: я-то все помню. Надо память ему возвратить. Память – это великая сила. Вот подумал об этом – и вдруг из бумаг моих стайкой выпорхнули и рассыпались на полу сразу несколько писем. Что это? Поднял их и увидел: батюшки! – это письма от Куба. Надо же! Что ж, просмотрим их все – сквозь годы. Не случайно, видать, они оказались здесь, – нет, не случайно.

Письма от Кублановского.

«Дорогой Володя! Обстоятельства сложились так, что благодаря щипкам от ГБ (за Ириной приезжали на машине в Останкино) мне пришлось сгинуть из Москвы, так тебя и не повидав. Чудная девушка Галя передаст тебе отобранные мною стихи – если захочешь, можешь договориться с нею и о других (она мне печатает все мое с 1967 года). Желаю тебе, милый друг, хорошего лета, люблю тебя и всегда помню! Твой Куб. 5.7.1977 г. Т. 299–84–82 – если там нет, спросить – где? (Спрашивать обязательно у мужчины, разговор с женским голосом не дает положительного результата)».

Август восемьдесят второго:

«Драгоценный друг! Ты меня прямо даже обидел, что подумал, что я в состоянии уехать, с тобой не простясь. Нет, таксердце не обрывают! Напиши, когда вернешься в Москву и свой новогиреевский адрес. (Москва, Г-19, до востребования). Обнимаю братски. Твой Куб.».

«Дорогой Володя! Не говорю прощай – до свидания! Верю, что встретимся. В моей душе – ты всегда. И годы это не ослабили. Странно, что в это время завтра я буду уже в ином измерении… Привет Люде. Всегда твой Кублановский. 2.9.82. Апрелевка, Московская обл.».