Табу для мажора

Ух ты… Блин, я не должен так удивляться, но меня эта новость ударяет, как обухом по голове, хотя я минуту назад об этом сам думал. Ну ни хрена себе, я облажался! Черт! Не знаю даже, что чувствую по этому поводу. Не могу сказать, что понимаю ее. Самому от себя тошно за такие мысли, но я ощущаю лишь облегчение от того, что это был я, а не кто-то другой. Ревность немного утихает. А что касается ребенка… Не могу воспринимать ее прервавшуюся на очень раннем сроке беременность, как потерю настоящего ребенка. Он, наверное, еще даже не сформировался. По крайней мере, я утешаю себя мыслью об этом, потому что ничего не могу почувствовать по поводу его… смерти? Можно ли назвать это смертью? Блядь, как же все запутано!

С другой стороны, я ощущаю больше сочувствия к Стуже, по которой это так ударило. Она все еще страдает. Ей действительно больно. А вспоминая ее истерику в душе, я чувствую себя настоящим ублюдком. В отличие от моих прошлых девушек, на чувства Стужи мне не плевать. Мне не все равно, когда она расстроена или ей больно. Я забочусь о ней. Более того, я люблю ее. Действительно люблю. Нечасто признаюсь в этом даже самому себе, но это так, и чтобы она не думала о наших отношениях, я не просто парень, с которым она встречается на данный момент. Она и я – это надолго. Потому что я знаю, что едва ли смогу разлюбить ее или устану от нее. Мы вместе дольше, чем я когда-либо был с одной женщиной. Я всегда уставал от них, хотел кого-то нового, но с ней… Стужа стоит всех женщин, с которыми я когда-либо был. Она зажигает меня так, как я не считал себя даже способным. Я не отпущу ее уже.

– Ничего не хочешь сказать? – язвительно спрашивает она, оборачиваясь ко мне.

Я не знаю, что сказать. Но что-то должен.

– Мне жаль, что тебе пришлось это пережить, – останавливаюсь на правде, подходя и присаживаясь на корточки у ее ног, чтобы обхватить ее дрожащие пальцы своими. – Прости меня. Я был безответственным придурком.

Ее глаза расширяются и это почти комичное зрелище, но неудивительно, что она так удивлена, учитывая, что не в моей привычке извиняться перед кем-либо. Стужа такая красивая сейчас. Даже заплаканная, с покрасневшим лицом, блестящим от крема, который она нанесла на свою кожу. Ее нижняя губа подрагивает, словно она пытается остановить дрожь, и мне очень хочется поцеловать ее, но я гоню эту мысль. В груди появляется щемящее чувство, которое я испытываю крайне редко, и оно никак не связано с похотью. Я хочу прикоснуться к ней ради близости, а не ради секса. На самом деле, секс сейчас – последнее, о чем я думаю.

– Я не хочу снова плакать, – кривит рот она, отводя взгляд.

Намек понят. В этом мы с ней похожи, нам не нравится говорить о своих чувствах открыто. Она хочет замять тему, чтобы не зацикливаться на этом, и я с ней согласен. Не хочу обострять.

– Тогда не плачь, – говорю легким тоном. – Обещаю очень тщательно следить за упаковкой своего члена в будущем.

Она издает смешок, закатывая глаза.

– Ты такой придурок! Мог бы сказать это нормальными словами.

– Я просто люблю тебя раздражать, – кусаю ее за тыльную сторону ладони, зарабатывая подзатыльник.

Мы постепенно отходим от этого эмоционального взрыва и идем смотреть фильм, но я все никак не могу перестать думать о том, что узнал сегодня. Хоть это и не меняет моего отношения к ее беременности. Возможно, я просто не воспринимаю детей так, как это делают другие люди. Такой уж равнодушный урод.

Глава 29

Около года спустя

Глядя на маленького, пухлого человечка, которого буквально сунула мне в руки Стужа, я понимаю, что возможно, мое отношение к детям не совсем правильное. То есть, конечно, я видел Пашу и раньше. Наш Жека, который всегда следовал принципу «количество важнее качества» в отношении женщин взял – да и женился. В шоке были все, потому что это же Жека! У него в жизни не было отношений, которые продлились бы дольше недели! Но, этот идиот однажды просто заявил, что встретил свою женщину и не дав себе времени на то, чтобы элементарно все обдумать, тут же женился и почти сразу они решили завести спиногрыза. Его-то я сейчас и пытаюсь никак не навредив, удержать на руках, потому что Пашка извивается, как уж. Стужа, предательница, сбежала, чтобы помочь Асе, а Кир успешно притворяется, что очень занят грилем.

– Ты его сейчас уронишь, – еще имеет наглость заявить мне этот придурок, играя щипцами, которыми переворачивает мясо.

– Может, тогда сам его возьмешь? – более удобно перехватывая мелкого, предлагаю я, а потом, вдруг, понимаю, что несмотря на страх ему навредить, мне в общем-то довольно интересно держать в руках этого малыша.

Ему, наверное, месяца три. Уже не такой уродливый, как сразу после рождения, и глядя сейчас на пухлые щечки и маленький, сморщенный в недовольстве круглый рот, я могу понять, почему девчонки так умиляются и сюсюкают каждый раз, когда видят его. Пашка милый малыш.