Табу для мажора

Я бегу к своей машине, чтобы взять телефон, но не нахожу его, судорожно вытряхивая содержимое сумочки на сиденье, а обнаружив его на панели, быстро хватаю и бегу обратно к Феду, все еще лежащему на земле, но резко торможу, увидев, что он уже не один. Мой одногруппник Семен Акинчев сидит на корточках рядом с ним, проверяя его состояние и одновременно вызывая скорую по телефону. Я застываю буквально в двух шагах от них, с ужасом глядя на Акинчева, который смотрит на меня с презрением. Его взгляд так и говорит, что я ужасная преступница и, так оно и есть. Я умышленно наехала на человека и Акинчев стал свидетелем того, что произошло.

* * *

Я очень мало пила на вечеринке, всего-то пару глоточков, чтобы не посчитали ханжой, но все равно то ли от этих глоточков, то ли из-за шока, голова отказывается соображать. Мы с Акинчевым оба едем в больницу с Федом и я за каким-то чертом звоню папе, о чем тут же жалею, но слишком поздно.

Нам даже не успевают сообщить о травмах Феда, которого увезли, чтобы сделать снимки из-за подозрения в переломе пары ребер, как в больницу пребывает мой папа в компании Стаса Дубова. Я тут же сжимаюсь на стуле, не в силах встретиться взглядом ни с одним из них, но меня, к счастью, игнорируют, сначала расспрашивая о состоянии Феда врача, а потом отводя поговорить в сторонку ожидающего вместе со мной Акинчева, который выглядит очень возмущенным.

– Ваня, в машину, – сухо говорит папа, когда Акинчев уходит, бросив на меня последний осуждающий взгляд.

– Но папа, мне нужно узнать, какие травмы получил…

– Я сказал в машину! – отрезает он, не давая мне даже договорить.

Я не могу спорить с ним на людях, это неприемлемо в любой ситуации, поэтому нехотя встаю и делаю, как он велел. Водитель папы, не дожидаясь его самого, отвозит меня в дом родителей. Я ожидаю, что там будет мама, которая, конечно, как следует меня отругает и начнет делать нравоучения, но горничная заявляет, что мамы вообще-то нет дома. Это очень странно, учитывая, что время позднее, а она никогда не позволяет себе задерживаться где-то позже полуночи, чтобы не испортить драгоценную репутацию, хотя это едва ли кого-то волнует на самом деле.

– В мой кабинет, Ваня, – приказывает подъехавший через час папа, даже не останавливаясь, чтобы взглянуть на меня.

Я следую за ним, как осужденная на казнь, гадая, не рассердится ли он, если я спрошу о самочувствии Феда. Как бы я не ненавидела этого придурка, но калечить его я никогда не хотела.

– Закрой дверь, – садясь в свое кресло, говорит папа.

Я плотно закрываю за собой и сажусь напротив него. Его лицо совершенно не читаемо и это плохой знак. Лучше бы он открыто сердился.

– Ты понимаешь, что из-за глупой ссоры искалечила человека? – спрашивает папа, разговаривая со мной, как со слабоумной. Медленно проговаривая каждое слово.

– Я не хотела вредить ему, это все ужасная случайность…

– Оправдания, значит, – хмыкает папа. – Разве ты не знаешь, как я этого не люблю, Ваня? Оправданиями сделанного не изменишь. Тебе повезло, что ты так нравишься Федору, что он готов стерпеть эту твою «ошибку». На его месте я даже смотреть в сторону такой неадекватной девицы не стал бы. Но можешь успокоиться, конфликт замнут, а Федор все еще готов на тебе жениться. Его запястье сломано, но ребрам повезло, всего лишь трещины, однако будь его травмы серьезнее, ты так легко не отделалась бы.

– Папа, я заглажу свою вину перед ним, – обещаю ему, где-то глубоко внутри презирая себя за желание угодить ему, презирая тот факт, что я могу бороться со всем миром, но не имею смелости сказать хоть слово против собственных родителей.

Рассказать, как сильно ненавижу своего жениха и как он на самом деле относится ко мне. Потому что пережить их равнодушие к моим чувствам будет еще больнее. Я знаю, что даже если Фед поднимет на меня руку, они не передумают.

– Конечно, загладишь, Ваня, – отмахивается папа. – Федор твой жених, я понимаю, что иногда люди в отношениях ссорятся, но чтобы доходило до членовредительства? Не думал, что ты настолько не управляешь собой. Я разочарован, Ваня. Ты всегда была моей единственной благоразумной дочерью, а теперь поступаешь как твои сестры. Это Варя на тебя так повлияла?

– Я почти не общаюсь с ней, ты же знаешь, – чувствуя, как учащается сердцебиение от страха, говорю я. – И ты прав, я просто не управляла собой, поддавшись эмоциям. Этого больше не повторится. Я найду способ загладить свою вину перед Федом.

– Уж постарайся, – язвит папа. – Иди наверх, переночуешь здесь сегодня.

– Хорошо, – с облегчением, что экзекуция оказалась не такой ужасной, как я думала, встаю я с кресла. – Спокойной ночи, папа!

Он провожает меня холодным молчанием и разочарованным взглядом отчаявшегося родителя, дети которого почему-то доставляют ему проблемы, когда должны вести себя тише воды, а я молюсь про себя, чтобы он не вздумал обвинять Варю в моих ошибках и снова не оттолкнул ее от семьи.

Глава 9