И Бархатов не торопил его. Со временем вдруг понял, что между ним и Глебом возникла теплота. Он настоял на том, чтобы тот пошел на заочное отделение университета. Один звонок — Бархатову это ничего не стоило, а к парню отнеслись внимательнее. Глеб успел сдать экзамены в свой недельный отпуск и радовался как ребенок. И Кирилл, поздравляя его на бегу, уже в машине подумал, что разделяет его радость как свою.
Все эти удивительные метаморфозы случились с ним только благодаря Стасе. Это она вдохнула в него свет, вытянула наружу глубоко сидевшее чувство сопричастности. Много лет Бархатов шел против мира и, наконец, повернулся к нему лицом. Но оказалось, что слишком поздно.
— Где ты?… — болезненно разомкнулись его губы.
Так же болезненно на пару миллиметров приоткрылись глаза. Боль так и осталась точечной, и сейчас Бархатов с удивлением понял, что болит его рука. Он не смог полностью повернуть голову, словно она была зажата тисками, поэтому немного скосил глаза. Его озадачило стеклянное широкое окно напротив. Яркий белый свет, идущий откуда-то сверху, пугал. Кириллу показалось, что стекло от центра пошло волной. Собравшись с силами, Бархатов сфокусировался на этой волне, и сознание тут же подарило ему ее образ.
Она смотрела на него, прильнув к стеклу и опираясь на раскрытые ладони. Огромные печальные глаза были полны слез.
— Стасенька моя… — хрипло произнес он, пытаясь подняться.
Внезапно что-то темное и огромное стало наваливаться на него сверху, погружая в какой-то кокон. Будто крышка накрывала гроб. И Бархатов с ужасом подумал, что не сможет теперь увидеть ее снова, если позволит себе сдаться.
— Дмитрий Эдуардович, как он? — спросила Влада, разглядывая через стекло лежащего Бархатова. Медсестра ставила ему капельницу, поправляла подушку, спрашивала о чем-то. Кирилл, с осунувшимся лицом и бледностью, пробивавшейся через загар, отвечал односложно, едва шевеля потрескавшимися губами.
— Главное, что он пришел в себя, — ответил Дмитрий Эдуардович и поправил очки. — Давление удалось стабилизировать — и это главный плюс. Коротко и по существу — я боялся, что Бархатов впадет в кому. Я бы и сейчас не стал сбрасывать со счетов эту вероятность. Сильное переохлаждение, как вы понимаете, тоже не добавляет очков. Но надеюсь, что сюрпризов больше не будет. Могу похвалить Бархатова за то, что он заботился о своей спортивной форме все это время. Сейчас это пошло ему на пользу. Ладно, будем наблюдать. — Он взглянул на Владу. — Как скоро появится ваш важный человек?
— С минуты на минуту! Я вызвалась поехать вперед, чтобы убедиться в том, что с Бархатовым все хорошо. И очень вам благодарна, что вы согласились на встречу. По телефону совершенно невозможно что-то узнать о здоровье пациента. Все так серьезно у вас, Но это и правильно! Не надо, чтобы некоторые знали о том, что происходит с Кириллом Андреевичем. Пусть он окрепнет… — она взглянула на врача в поисках понимания и поддержки.
Дмитрий Эдуардович пожевал губами:
— И поэтому вы настаиваете на его встрече с кем-то?
— Поверьте, это необходимо и крайне важно. Для самого Бархатова. Это… это его адвокат.
— Уж не завещание ли собрались писать? — спросил Дмитрий Эдуардович и тут же кивнул. — Что ж, дело нужное в определенном смысле. Не смотрите на меня так. Везде нужен порядок.
— Там уже у него понаписано всякого… — с горечью ответила Влада. — Уж лучше бы без всего этого… — она нахмурилась. — Когда вы думаете оперировать?
— Профессор Рябцев вылетает послезавтра. Анализы и консилиум — все будет организовано в его присутствии. Сделаем повторное МРТ. А сейчас Кириллу нужен покой и терапия.
— Да, я понимаю! — торопливо согласилась Влада. — Но дело касается Глеба и Бархатова… То есть…
В кармане ожил мобильный телефон. Она быстро ответила:
— Все в порядке! В сознании! — и тут же врачу, — приехал адвокат!
Дмитрий Эдуардович махнул рукой:
— Пусть поднимается ко мне в кабинет.
Он пошел по коридору к лифту, а Влада еще раз посмотрела через стекло на Бархатова. Вздохнув, она нервно потеребила пуговицы на белом халате и последовала за Дмитрием Эдуардовичем.
…Встреча с адвокатом произвела на Владу неизгладимое впечатление. Они не пошли к нему в квартиру, чтобы продолжить разговор. Все, что она хотела рассказать, было произнесено. И даже если собственные фразы казались ей путанными и чересчур эмоциональными, то он, видимо привыкший к такому вот изложению, лишь задавал уточняющие вопросы.
Фамилия его была Рысецкий. Вот так просто, без имени и отчества, ей было предложено называть его: «господин Рысецкий». Возможно, в другое время это бы вызвало у нее какую-то реакцию, но сейчас Владу волновало только благополучие и жизнь Глеба.