Та, что правит балом

Парень стоял, загораживая дорогу, и улыбался.

— Слушайте, — вздохнул он, — кроме тяжелой сумки, в голову никаких других предлогов не приходит, а вы — девушка моей мечты. Давайте познакомимся!

— Вы опоздали на целую вечность, — засмеялась я. — Я вчера вышла замуж.

— Господи, как не повезло, — опять вздохнул он. — Что ж, счастья вам! — И шагнул в сторону.

А я направилась к подъезду. Теперь женщина мыла лестницу.

— Нашли магазин? — спросила приветливо.

— Да, спасибо.

Дверь в квартиру была не заперта.

— Какая я растяпа, — покачала я головой и улыбнулась. — Павел! — крикнула из прихожей. — Я вернулась! Надеюсь, ты еще не умер от тоски и голода? — Павел не ответил. — Не вздумай пугать меня, выскакивая из-за угла, я ужасная трусиха! — Я прошла в кухню, выложила продукты и направилась в комнату. — Сейчас поцелую тебя и начну готовить… — сказала я. — Да ты спишь? А еще собирался умереть от тоски…

Я в самом деле подумала, что он спит, даже когда подошла совсем близко. Наклонилась, чтобы поцеловать его, и только тогда мне в голову пришла мысль, что он лежит как-то странно. Еще ничего не понимая, потянула одеяло на себя и вдруг сказала:

— Не надо, пожалуйста… — не зная, кого прошу об этом.

Его грудь была кровавым месивом, обе простыни уже пропитались кровью.

— Не надо… — еще тише попросила я и тогда поняла, что случилось.

Лицо свела судорога. Я хотела позвать Павла, но губы странно дернулись, и я вдруг замычала, протяжно и страшно. Я все тянула на себя простыню, потом упала и поползла вдоль кровати, туда, где было его лицо. Руки мои запутались в простыне и теперь были в крови, и я не чувствовала ничего, кроме запаха крови. Я дотянулась рукой до его лица и что-то сказала, но опять не услышала своего голоса, а только мычание, тихое и жалобное. И тут мои пальцы коснулись его губ и ощутили слабое дыхание. Я рывком поднялась и схватила зеркало с ночного столика, поднесла его к губам Павла, и зеркало запотело.

— Миленький, спасибо тебе, — прошептала я, теряя рассудок, а потом заметалась по комнате, но заставила себя остановиться. — Что же это я? Нужна «Скорая», быстрее.

Пальцы сводило, цифры расплывались перед глазами. И тут я страшно, дико испугалась, испугалась, что не успею, не смогу. Я выскочила из квартиры и пронзительно закричала:

— Помогите, ради бога, помогите!

Мне казалось, я кричала очень долго, кричала, хватая себя руками за лицо, которое будто свело судорогой, кричала, когда сбежались соседи и когда приехала «Скорая» и врач, взглянув на Павла, покачал головой.

А потом я билась в чьих-то руках, и медсестра, совсем еще девочка, сделала мне укол. Лицо ее было мокрым от слез, и она уговаривала меня:

— Зачем вы так? Его спасут, обязательно спасут.

А потом Павла вынесли на носилках, и я шла рядом, и мои руки, одежда были в крови. Вокруг стояли люди и что-то говорили, а я видела лишь его лицо, бледное, отрешенное, чужое. А были потом бесконечные коридоры и торопливые шаги медсестер, Павел под белоснежной простыней, и опять коридор, и чей-то голос, который произнес: «Вам сюда нельзя», и мучительное ожидание.

Я забилась в угол, лицом к стене, кто-то мне сказал:

— Операция продлится несколько часов.

И я вжалась в кресло, замерла. Я слышала равномерный гул из операционной и начинала молиться, но знала: бог не услышит меня. В те минуты я думала не о Павле, а о Дашке, и знала, что спасения не будет.

Вдруг дверь распахнулась, и врач, снимая с лица повязку, шагнул мне навстречу. Я стиснула голову руками и опять отвернулась к стене. Почувствовала руку на своем плече и услышала:

— Мы сделали все возможное… Если хотите, можете проститься с ним.

И я пошла. Мы остались вдвоем: он и я. Я хотела в последний раз сказать: «Я люблю тебя», и вдруг поняла: его здесь нет. Его уже нигде нет. И я бросилась бежать оттуда. Кто-то схватил меня за руку, женщина в низко надвинутой на лоб медицинской шапочке стояла рядом и с тревогой смотрела на меня.

— Вы его жена? — спросила она тихо. — Вы Юля? — Я кивнула. — Он пришел в себя перед самой операцией, — сказала она, — и звал вас, просил прощения.

— Что?

— Он повторил несколько раз: «Прости меня».

— Что? — закричала я и сползла на пол с долгим протяжным «ы-ы-ы» и наконец-то провалилась в беспамятство.

* * *

Мария устроилась на кончике стула, робко коснулась моего плеча.

— Может, все-таки поедешь? — спросила неуверенно. — Ты.., ты должна его проводить.

— Нет, — ответила я, отвернувшись к стене.

— Его мать.., ей очень тяжело, она не поймет, если тебя не будет…

— Я не поеду, — зло ответила я.

«Как она не понимает? — думала я. — Если я увижу, как его хоронят, мне никогда больше не увидеть его живым. Даже во сне. Я ничего не хочу, только бы удержать в себе его голос, его руки, запах его тела, его глаза. Пока все это живо во мне — есть надежда. Как же можно его хоронить?»

Машка была не в силах меня понять, ей казался чудовищным мой отказ ехать на кладбище. Скрипнула дверь, это Антон вошел в комнату.

— Маша, нам пора, — сказал неуверенно.

Она вздохнула и попыталась взять меня за руку, я отдернула ее и вдруг закричала с обидой: