Та, что надо мной

— Потому что он уже тогда знал, что ваша болезнь опасна, возможно — смертельна, — за сказанное мной сейчас я сам прибил бы любого лекаря. Но сейчас это единственное, что я могу ответить, не покривив душой, и что надо услышать Стурину.

— Значит, и это правда…

— Кто ещё говорил вам об этом, Ваше величество?

— Граф Сулва и Оллин. — он не хочет продолжать дальше.

— Что они предлагали вам? Здоровье? Непобедимых воинов?

— Да, но такой мерзкой ценой, что я не могу об этом сказать. Что бы то ни было, я король. Я обязан защищать своих подданных, а не… Как они посмели так забыться?

Он закашлялся.

— Они судили по себе, Ваше величество. Я почти наверняка знаю, что они задумали, и согласен, что это дело редкой гнусности. И весьма опасное для государства, о котором вы должны печься.

— Да. Лучше нам всем погибнуть с честью, чем пойти на такое. Я был слишком болен, чтоб проверить слухи о последних делишках Кори. Но сейчас силы ко мне вернулись, и я не дам им навязать мне свою волю.

Сейчас Стурин почти спокоен. Как ни странно, я верю тому, что он сказал. При этой болезни долгие безразличие и слабость порой сменяются лихорадочной деятельностью, не всегда бесплодной, но обычно дающей лишь ложные надежды на выздоровление.

— Я полагаю, что возможность победить их есть, Ваше величество. Но сначала мы должны одолеть врага. Окажись мы разгромлены, и то, чего они хотят, может соблазнить многих. Нужно соединить силы двух армий. Те, кто принёс вам клятву, были правы в своей верности. Но наши воины тоже связан с герцогом Миро обетом, который нельзя переступить. Вы должны хорошо знать нашу историю, Ваше величество, и можете найти в ней ответ.

— Орен и Зуль?

— Да.

— Тем более, что непонятно, сколько я ещё проживу.

Он невесело усмехнулся.

— Чем дольше вы проживёте, тем менее вероятно, что смута возобновится, Ваше величество. Теперь лишь близость врага не даёт многим схватиться за палаши.

Мы прощаемся — как ни странно, почти дружески. Похоже, юноша, как и я в молодости, искал хоть кого-то, кто был бы с ним честен.

По счастью — и к моему стыду, Стурин, при всех своих слабостях и обидах, оказался куда более благороден и, пожалуй, простодушен, чем я ожидал. Впрочем, удивительно ли это? У его матери не было сердца, и сын служил для неё всего лишь орудием. Любовь он искал у отца, а Хайдор, надо полагать, твердил ему о королевском долге и чести, ведь с детьми все мы хотим быть достойнее.

По правде говоря, я думал, что Оллин сделал ему это омерзительное предложение ещё осенью. Однако Сулва знал Стурина лучше и попытался его сломить, лишь когда дела во многих отношениях стали почти безнадёжны. Я представляю себе, что наговорили юноше — и о его настоящем происхождении, и о том, что он играет роль всего лишь куклы в чужих руках, и о том, что его болезнь неизлечима. Однако преодолеть его упорство не удалось — и это позволило столице продержаться, во всяком случае, до нынешнего дня.

Люди устроены различно. Многие из тех, что выглядят безупречно, удерживаются лишь страхом наказания и обычаем. Но дай им право делать всё, что вздумается, и сотворённое ими будет отвратительно. Об этом часто говорят, да и пишут, особенно в поучениях правителям. При этом нередко забывают добавить, что есть и другой род людей. Они подчас совершают дурное, когда считают, что связаны необходимостью, и выбора у них нет. Однако стоит им увидеть, что всё зависит от них, такого рода люди оказываются способны и на самоотверженность, и на поступки, требующие изрядного мужества. Солдин, молодой Архивариус, сделан из того же теста, и как ни ужасно в моих глазах его решение пройти обряд, я понимаю, что привело его на этот путь. Останься он просто человеком, он мог бы стать много хуже. Быть может, бòльшое счастье, что мы не всесильны, но и не бессильны.

* * *

Прошло совсем немного времени, и я, забыв об этих мудрых рассуждениях, вновь проклинал своё бессилие. У калитки возле моего дома меня встретила с лампой в руке Мег, жена Вула. По её заплаканному лицу я сразу понял, что случилось.

Уходя из города, войска Сулвы перестали соблюдать даже видимость законности, и разграбили дома тех, кто был с Миро — и даже просто тех, кто не захотел им подчиниться. К ним присоединилось много городской швали и ворья. По дороге сюда я видел несколько сгоревших зданий. Остатки гвардии остановили погромы, но далеко не сразу.

Мой дом был цел, хотя из него вынесли те ценные вещи, которые я сам в своё время не успел распродать. Но Вул, несмотря на моё предостережение, попытался остановить грабителей, хотя сам он был мне много дороже всего этого хлама. Я не решился расспросить, как его убивали, и утешением мне оказалось лишь то, что Мег домоправитель всё-таки вовремя спрятал. Книги он тоже успел вынести и уложил в подвале.

Стоя у их домика рядом с его могилой, я сказал Мег:

— В ближайшие дни я буду здесь только ночевать, да и то не всегда. Возьми деньги, чтобы ты могла нанять кого-нибудь для помощи по хозяйству.

— Зачем, я и сама управлюсь.

— Ты беременна от Вула — и полагаю, что это будет мальчик.