t

«В этих синих облаках живет Бог, – думал Т., пожевывая колосок ржи. – А мы глядим из нашей преисподней на небесное великолепие и грустим о недостижимом… И никогда ничего не поймем, потому что даже эти синие облака на сером небе, которые мы видим с такой отчетливостью, на самом деле не облака, и все совсем наоборот…»

Впряженная в телегу лошадь беспокойно заржала и несколько раз хлестнула себя хвостом по лоснящемуся буланому крупу, отгоняя мух. Ржаной колосок был странным на вкус – Т. вынул его изо рта и увидел между зерен пурпурные рожки спорыньи.

«Ариэль говорил, я узнаю окончательную правду при нашей следующей встрече. Но мне кажется, я знаю ее уже сейчас. Видимо, все происходящее со мной есть наказание за какой-то грех. Именно поэтому я утратил память. Меня лишили ее и отдали во власть каббалистического демона, который теперь обрушивает на меня тяжкие волны безумия. Такова кара… Но здесь же и надежда. Ибо тогда происходящее со мной – просто очищение, необходимое душе перед восхождением в эту сине-золотую чистоту… И сколько разбросано вокруг подтверждений – ведь даже то, что я лежу сейчас на этой телеге и вижу эти пятна сверкающей синевы – уже свидетельство, что я буду допущен туда… Иначе это было бы слишком жестоко и безжалостно, так не может быть никогда, душа знает… Да…»

– Отдыхаете, барин?

Т. повернулся на голос.

У телеги стояла миловидная крестьянская девка лет двадцати, еще почти ребенок, с копной русых волос под косынкой и трогательно хрупкой шеей над вырезом красного сарафана.

– Отдыхаю, милая, – ответил Т.

– А мне ехать пора, барин.

– Послушай, – сказал неожиданно для себя Т., – а не знаешь ли ты, где тут Оптина Пустынь?

– Как не знать. Знаю. Мне по дороге.

На секунду хмель выветрился из головы Т.

– Так не свезешь ли? Награжу…

– Ну уж прямо наградите, – засмеялась девка. – До самой Оптиной Пустыни не свезу, а рядом могу доставить.

– Ну поезжай, – отозвался Т. – Договоримся.

Телега тронулась. Т. хотел было спросить девку, что это, собственно, такое – «Оптина Пустынь», но по размышлении решил этого не делать: подобный вопрос мог выставить его дурачком из сказки, едущим туда не знаю куда.

«Приедем – посмотрим. Однако удивительно, с какой сказочной легкостью… Впрочем, кто сказал, что жизнь должна быть сложнее?»

Теперь небо покачивалось в раме перетекающих друг в друга крыш. Иногда на эту раму накладывались бородатые лица под картузами, которые опасливо глядели на Т. и торопились уйти из поля зрения. Т. не обращал на них внимания – он следил за сине-золотой небесной рябью (сделав еще одно небольшое усилие, можно было увидеть ее не вверху, а впереди) и сам не заметил, как уснул. А когда он проснулся, вместо крыш по краям неба были уже деревья.

Прошло, должно быть, около часа. Дневной жар спал; воздух стал прохладнее и чище и доносил запахи дорожной пыли, луговых трав и еще чего-то особого, теплого и приятно волнующего. Т. понял, что это запах сена, смешанный с ароматом молодого женского тела.

– Али проснулись, барин? – спросила девушка.

Т. приподнялся на локтях и огляделся.

Дорога шла вдоль пшеничного поля; по другую ее сторону зеленел близкий лес.

– Вон тама Оптина Пустынь, – сказала девка и махнула рукой в сторону леса. – Пешком версты две будет наскрозь. Сама не была, бають так.

– А ближе подвезти не можешь?

Девка отрицательно помотала головой. Движение было очень решительным; Т. показалось, что она чуть побледнела.

– А отчего не подвезешь? – спросил он.

– Да боязно же, – ответила девка и перекрестилась.

Т. несколько секунд глядел в зеленую бездну леса, затем повернулся и посмотрел на пшеничное поле.

Из пшеницы поднималось пугало в черных лохмотьях, раскинувшее для объятья с вечностью сухие и бессильные палки своих рук – déjà vu, подумал Т., это ведь уже было совсем недавно, в поезде. Он перевел взгляд на девку.

– Тебя как звать?

– Аксинья, – ответила девка. – А вас?

Отчего-то Т. вдруг почувствовал непреодолимое желание выдать себя за писателя, о котором говорил Ариэль.

– Толстой, – сказал он. – Лев Толстой.

Девка прыснула в кулак.

– Скажете тоже, – проговорила она застенчиво. – Ну какой же вы толстой. Вы худявый. И еще лев, придумал тоже. У льва грива.

Т. заглянул в ее зеленые глаза и вдруг почувствовал мгновенное, бесстыдное и полное взаимопонимание с этим веселым юным существом. Аксинья улыбнулась – и столько в этой улыбке было красоты, мудрости и непобедимой силы, что Т. показалось, будто одна из античных статуй с корабля княгини Таракановой облеклась плотью и возникла перед ним наяву.

– Грива, говоришь? – переспросил он охрипшим голосом. – Грива как раз есть…

– Врете небось, барин, – хохотнула Аксинья.

– Не, не вру. Поезжай-ка вон в ту рощу. Покажу…

* * * * * * * * *

Прислонясь лбом к березе, Т. тяжело дышал, стараясь стряхнуть с себя последние остатки хмеля. Но ничего не получалось – опьянение, наоборот, становилось все тяжелее и беспробудней. Душу постепенно наполняло раскаяние в том, что произошло минуту назад.

– И правда лев, – смешливым голоском сказала лежащая на телеге Аксинья. – Прыгучий какой…