Сыскарь чародейского приказа

— Так мне теперь каждый день к вам приходить отмечаться надобно. Через месяц уже пореже — только раз в неделю.

Я кивнула, желая попрощаться, но Бесник поднялся со мной на второй этаж, продолжая говорить:

— А давай я теперь по вечерам ходить отмечаться буду? Ты во сколько службу заканчиваешь, чавэ?

Я уселась на свое рабочее место и поправила очки.

— К чему сие любопытство?

— Провожать буду, — серьезно ответил неклюд. — Ты у нас барышня видная, небось какой тать тебя по пути в «Гортензию» обидеть сообразит?

Мне стало немножко жалко дорожного татя. Стоп!

— Ты почем знаешь, где я живу?

— Так, почитай, вся Мясоедская уже знает, — рассмеялся неклюд. — На вывеску с твоим светлым ликом скоро уже экскурсии водить начнут!

Экскурсия. Словечко было новомодное и не так чтоб общеупотребительное. И ввернул его в свою речь неклюд с явственным удовольствием.

— Да мы с тобой практически соседи, чавэ!

Настенные часы пробили десять, в приемную вошла Ольга Петровна, на этот раз в желтом платьице с кружавчиками. Каштановые свои волосы секретарь сегодня распрямила и скрепила чуть пониже затылка желтым кружевным же бантом.

Ляля поздоровалась слегка неодобрительно. Яркий неклюд, склонившийся над моим письменным столом, на приличного мужчину походил мало.

— Ну так я пошел, — Бесник размашисто поклонился. — Свидимся еще, чавэ.

Я ничего не ответила. Мамаев оставил на моем столе свои вещи, и я была занята уборкой оных.

— Новый поклонник, Гелечка? — Сегодня Ляля была бледна и неприветлива. — Где только такие находятся?

— Сосед, — честно ответила я. — Увидел внизу, зашел поздороваться.

Ольга Петровна тоже занималась уборкой, сметая со стола видимые ей одной пылинки. Мне захотелось ее как-то развеселить.

— А я же пошла вчера в Швейный переулок! — проговорила я громким шепотом. — И представь…

— Что? — Ляля быстро глянула в мою сторону и отвела глаза.

— И видела там Эльдара Давидовича собственной персоной!

Ляля вздохнула, будто с облегчением, но мне могло и показаться, и покачала головой:

— И с какой же барышней на этот раз был наш любвеобильный Мамаев?

— В одиночестве. Может, именно с ним тебя паучье колдовство свести пыталось?

— Сомнительно, — Ляля откинула крышку самописца. — Я когда на службу устраивалась…

Девушка умолкла, будто поняв, что сболтнула что-то лишнее. Потом тряхнула волосами:

— Впрочем, это не является какой-то страшной тайной. В любом случае тебе кто-нибудь об этом донесет. Когда я только начала секретарем Семена Аристарховича работать, господин Мамаев проявлял ко мне интерес, и мне даже некоторое время казалось, что он за мной ухаживает.

Она замолчала, я с ужасом заметила, что глаза ее увлажнились, Ляля собиралась плакать. Женских слез я боялась, если они не мои и не для дела, поэтому заполошно вскочила с места, выхватила из-под манжеты носовой платок и ринулась к коллеге:

— Он тебя обидел?

Ляля платок приняла, изящно в него высморкнулась и бросила к себе в стол.

— Знаешь, самое обидное, что он, наверное, так ничего и не понял. Он же легкомысленный у нас, Эльдарушка, женолюб и бонвиван. У него таких, как я, влюбленных дурочек десятки, наверное, если не сотни.

Мне было неловко. Эльдар мне нравился. Не как мужчина, а как… Человек? Коллега? Но и к Ляле я испытывала чувства самые что ни на есть теплые. Как же ей, наверное, трудно здесь служить, каждый день его видеть…

Колокольчик на секретарском столе призывно звякнул, Ольга Петровна шмыгнула носом, подхватила планшетик и юркнула в кабинет.

Я вернулась на свое место. Надо бы с самописцем поработать, вчерашние знания применить. Ляля вышла с очень недовольным видом.

— Это тебя зовут, — сообщила мне и, всхлипнув, плюхнулась на стул, опустив лицо в сложенные на столешнице руки. Ее плечи сотрясли рыдания.

Как женщина и суфражистка, я должна была остаться и посочувствовать ей, как чиновник восьмого ранга — устремиться на зов начальства. Чиновник во мне победил. Я вошла в кабинет.

Мамаев сидел напротив шефа, размахивал какими-то бумагами, Крестовский просматривал лежащий на столе документ, поднял голову, велел:

— Садитесь, Попович, — и опять опустил глаза.

— Ольга Петровна там за Зориным пошла? — спросил меня Мамаев.

Я пожала плечами. За те три секунды, что меня в приемной нет, — вряд ли, но в перспективе — возможно.

Шеф щелкнул пальцами, из угла к его столу подскочило кресло.

— Сядьте, Попович! Что вы видите?

Он пододвинул ко мне блестящий квадратик фотографической карточки.

Мой самописец и так умеет? Перфектно!

Я вгляделась в картинку и четко ответила:

— Я вижу настенный рисунок, снятый чуть снизу, и от того размеры его и пропорции на глаз определить не смогу. На рисунке — схематическое изображение паука, вписанное в круг. Ежели вас руны интересуют, то их я не вижу, то ли вследствие того, что видеть их не могу, то ли потому, что их там нет.

— Да какие руны, — Мамаев отодвинул от меня карточку. — Там фонит просто, в этой церкви. Местные, дурилки, вокруг оберегов понаставили, вот за полгода и накопилось без выхода. Зорин там все почистит, это его парафия.