Сыскарь чародейского приказа

С Митькой произошла ужасная история. Они знали, что иногда с чародеями случаются подобные казусы. Митька сошел с ума. В одночасье. Его магия, сильная, полноводная, чистая, отравила его изнутри. Он стал чудовищем. Митька убивал просто ради удовольствия, он мог выдернуть с улицы случайного прохожего и раздавить его магическими тисками, как спелый плод. Они побороли сумасшедшего Уварова втроем, ни у одного из них самостоятельно это бы не получилось. Теперь Митька сидел под арестом в скорбном доме, в забранной плотной решеткой комнатенке, и ждал смерти.

Петухов моментально направил в имперскую канцелярию жалобу со стенаниями о том, что держать чардеев в городе опасно для жителей. Жалоба осталась без ответа. Там было кому вступиться за чародейский приказ. Но Семен знал, что Петухов не унялся и что рано или поздно его кляузы достигнут цели.

Если это действительно произошло, если теперь в магический перехлест попал Эльдар…

Крестовский прекрасно помнил покойную Анну Штольц, чей изуродованный труп видел давеча на кровати меблированных комнат. Они с Эльдаром были прекрасной парой — затейники, хохотуны, жизнелюбы. Может, там что-то и сладилось бы, да Анечка хотела всего внимания, а Эльдар не мог его ей предоставить. И расстались они не очень ладно, со взаимными обвинениями, и госпожа Штольц хотела стреляться, и Крестовский услал Эльдара с каким-то поручением в провинцию, покуда все утихло. Анечка горевала, оставила свою службу в столичном театре и пропала из виду, для того чтоб через полтора года появиться уже столь кошмарным образом.

Как только Петухову станет известно о связи ее с Эльдаром…

Крестовский вздохнул и опустил лицо в сложенные на столе руки.

Надобно изолировать Мамаева, свезти его в имение родовое да и оставить там на пару недель, и искать, искать паука-убийцу. С Ванькой своими подозрениями поделиться срочно. И лишний раз предупредить, чтоб с новой ставленницей Петухова, барышней Попович, не откровенничал. Суфражисточка! Уже везде свой носик сунуть успела — и в подвалах осмотреться, и других чиновников обаять. Эльдар с Ванькой только что с рук у нее не едят. Юное дарование…

Семен фыркнул, вспомнив, как она пыталась его в арестантской обыскать. Сама непосредственность! Ах, я фонарь ищу! И обниматься сунулась. А ведь Семен ее чуть было не поцеловал… Ну а что, он мужчина, как ни пытается в себе мужские стремления загасить, время от времени они прорываются. А тут… Такой шанс, рыженький, мягонький, фиалками пахнущий, да еще и с веснушками на носу. Эти веснушки почему-то более всего к мужскому началу взывали.

Вот и ладно, что он ее услал лавочников опрашивать. Не будет тут мельтешить. Мокошь-град — город большой, пока все лавки обойдешь — неделя пройдет, не меньше. А он тем временем…

В дверь кабинета постучали. Крестовский взглянул на часы — без четверти девять. Ольга Петровна приходит к десяти, значит, в приемной никого нет. Не дожидаясь ответа, ранний визитер толкнул дверную створку. На пороге появился гнумский юноша, до крайности грустный и, кажется, слегка поколоченный, поскольку под глазом гнума сизым цветом наливался синячина, и девочка-гимназистка, юная блондинка в коричневом форменном платье и шляпке-канотье. В одной руке незнакомка чуть на отлете держала слегка потекший леденцовый петушок на палочке, а в другой… цепочку полицейских фиксационных наручников, в которые был закован ее спутник:

— Шеф! — закричала гимназистка, дергая за цепочку. — Шеф! Это Марк Гирштейн, организатор забавы «Сети любви» и производитель тех самых зеркал!

Крестовский подумал… А впрочем, приличных мыслей у него не было.

Проснулась я на рассвете, как и загадывала. Разжилась на кухне раскаленным утюгом, тщательным образом прошлась им по маскарадному костюму и еще — пока не остыли угли — отгладила чиновничий мундир. Форменную одежду оставила на спинке стула (перед службой домой наведаюсь, переоденусь), надела на себя коричневое платье с плоеной юбкой, зашнуровала ботиночки, после осторожно, дабы не перестараться, запудрила перед зеркалом свои веснушки и, стянув волосы в очень плотный пучок, нацепила на голову белокурый парик. Косички сплелись две — задорные и недлинные, чуть ниже плеч. Мой образ гимназистки завершила шляпка-канотье. Я поводила головой из стороны в сторону. Закрепилось перфектно, на ходу не слетит. Очки свои я спрятала в футлярчик и положила в карман. Как-то мне с ними спокойнее.

В коридоре мне ни души не встретилось, посему и вида своего странного объяснять не пришлось. Дежурящий у входа половой меня не признал, но после вопроса, заданного строгим тоном, сообщил, что Гришка обыкновенно ночует при кухне, но сейчас его там уже нет, поскольку с утра его в булочную за свежей выпечкой отправили.

Я вышла на двор и еще минут десять топала плоскими каблучками ботиночек по нему, из стороны в сторону, десять шагов вперед, десять шагов назад, повторить, пока дождалась посыльного Гришку.