Сыщица начала века

– Лешковский понял, что надо как-то исправлять положение, которое выходило из-под контроля. Он переоделся в какую-то затрапезную одежду и ринулся на ночной поезд. В его расчеты входило выбросить мешки из вагона на полном ходу, однако избавиться удалось только от головы Сергиенко и его окровавленной одежды. Потом к нему пристал истопник, и «учителишка» счел за благо бежать. Под тряпьем на нем был надет приличный костюм. Сбросив лохмотья, Лешковский превратился во вполне респектабельного человека и спокойно вернулся в Нижний встречным поездом, в вагоне первого класса, проверять который никому и в голову не пришло. И тут же он узнал, что тело его сестры найдено… Что происходило после этого, ты и сама знаешь. Лешковский уповал на то, что труп Сергиенко останется неопознанным как можно дольше. Для этого Луиза, которая оказалась большой мастерицей подделывать почерки, написала от его имени записку в прокуратуру: письмоводитель-де болен. Теперь Лешковскому оставалось как можно более правдоподобно изобразить потрясение в морге при опознании тела сестры.

– Да, я помню, как они дрались с Красильщиковым… – начинаю я – и тотчас вскрикиваю: – Но Красильщиков! Неужели он тоже был замешан в эту историю? Неужели он с самого начала знал, что…

– Он знал очень немногое. Кое о чем обмолвилась Наталья, когда рассказывала о патологическом увлечении брата древними рукописями. Она частенько говорила и о том, как в один прекрасный день отомстит человеку, убившему ее мужа, однако Красильщиков считал свою подругу хоть и красивой, но довольно пустенькой особой, а потому не слишком-то прислушивался к ее словам. И он испытал истинное потрясение, когда узнал о ее смерти. Обвинения Лешковского, который любым путем пытался отвести от себя даже тень подозрений, оскорбили Красильщикова. Он принялся вспоминать какие-то обмолвки и намеки Натальи – и начал подозревать истину, какой бы невероятной она ни казалась. Сперва он хотел прийти к Лешковскому и бросить ему в лицо свои подозрения. А потом… А потом решил попросить помощи у одного своего знакомого – бывшего одноклассника. Этот человек служит в одном из государственных учреждений, имеет прямое и непосредственное отношение к сыску. Он внимательно выслушал Красильщикова, и в голове его созрел мгновенный план того, как изобличить преступников.

– И кто же этот человек? – спрашиваю я, и лицо Георгия становится таинственным:

– Я не имею права сказать тебе, кто он. Это не моя тайна. Давай называть его… ну, хотя бы NN, что ли… А впрочем, нет: это слишком обыкновенно! Ныне в моде все английское – дадим ему имя более звучное, на аглицкий манер: Эскот! Да, именно так мы и будем звать этого господина.

– Эскот? – повторяю я. – Ну что ж, если вам угодно…

Кажется, Георгий не заметил, что я вдруг перешла на «вы». Он был всецело увлечен своим рассказом:

– Эскот в это время уже подозревал и Дарьюшку, и Лешковского.

– Почему?

– Да потому, что, когда вы с Рублевым брали у Дарьюшки показания, она сообщила, что живет в переулке Красном. Но по адресным спискам никакой Дарьи Гавриловой в Красном переулке не значилось. На самом деле она жила в Печерах, недалеко от монастыря. Эскот выяснил это очень быстро, а потом заметил, что среди ее соседей значится и Филипп Филимонов, новый кучер прокуратуры. Эскот связался с Хоботовым и попросил послать агента – порасспросить об отношениях этих двоих. Агент походил по соседям и разузнал, что Филя уже много лет добивается Дарьюшкиной взаимности. А также выяснилось, что никакой собаки, как, впрочем, и детей, у нее нет. Значит, в тот день она появилась на берегу лишь за одним делом: чтобы понаблюдать за происходящим. Конечно, она сглупила, назвавшись своим настоящим именем: уж врала бы до конца. Однако Эскот, который был осведомлен об истинных отношениях Дарьюшки с Лешковским, теперь подозревал и господина учителя: любовница не могла не сообщить ему о том, что на берегу найден труп его сестры. Однако же Лешковский сделал вид, что ошеломлен. И в этом свете его скорбь и гнев, проявленные в морге, выглядели неестественными… Короче говоря, Эскот понял, что преступников необходимо подвигнуть к решительным действиям! Спровоцировать их на это – и взять с поличным!

– А каким образом Эскот узнал об истинных отношениях Дарьюшки и Лешковского? – перебиваю его я.

– Ну конечно, от Красильщикова, который услышал об этом от Натальи Самойловой! – быстро отвечает Георгий.

– Но вы сказали, что он «был осведомлен» еще до прихода к нему Красильщикова…

– Ах да, – спохватывается Георгий, и у него делается сконфуженное выражение лица. – Я точно не знаю. Кажется, ему кто-то сказал, у него был, наверное, какой-нибудь осведомитель…

– Вернее, осведомительница, – уточняю я. – Это Лалли, верно? Дарьюшка наверняка пожаловалась на судьбу горничной Евлалии, Маше: мол, от милого да любимого вынуждена оторваться из-за его злобной сестрицы. Горничная проболталась госпоже. А Лалли, наверное, все всегда рассказывала Эскоту, который некогда был ее любовником.