Сыщица начала века

– Нет уж, вообразить меня в качестве шантажиста невозможно! – смеется Георгий. – Да и в Минске я отродясь не бывал. Итак, Сергиенко назвался Вильбушевичу, рассказал об источниках своей осведомленности: он работал письмоводителем в минской сыскной полиции, а потом и в прокуратуре, имел доступ к сведениям обо всех совершавшихся в городе преступлениях – а еще обладал невероятным нюхом на дела сомнительного свойства, на слабости человеческие, которыми можно поживиться. Он мог бы нажить огромное состояние шантажом, однако Сергиенко был еще страстный игрок и просаживал за картами все, что умудрялся, так сказать, «заработать». То есть Вильбушевич понял: он остается «источником дохода» для негодяя. Вдобавок Сергиенко потребовал, чтобы Луиза Вильбушевич стала его любовницей. Этот человек и впрямь имел невероятное чутье на все темные дела и делишки. Каким образом он проведал, что Луиза несколько раз делала тайные аборты, – неведомо, однако проведал… Луиза знала, что, откройся это, ей прямая дорога в тюрьму, – и вынуждена была согласиться на гнусные требования Сергиенко.

Между тем Лешковский заподозрил свою подругу в измене, и Луиза принуждена была рассказать ему, что жертвует собой ради отца. Лешковский мгновенно понял, что в Нижний перебрался тот самый человек, который некогда довел до самоубийства его зятя, и рассказал об этом сестре.

– Зачем? – удивляюсь я.

– То-то и оно… Лешковский постепенно утрачивал влияние на сестру. Она познакомилась с Сергеем Красильщиковым, начался роман… Лешковский встревожился, что дело может закончиться браком, и тогда он лишится возможности распоряжаться деньгами сестры как своими собственными. И решил отвлечь ее от Красильщикова самым действенным способом: рассказав о том, что Сергиенко теперь живет в Нижнем. Расчет оказался верен. Наталья вовсе не забыла покойного мужа, ненависть к его погубителю вспыхнула с новой силой. Она была готова на все, чтобы ему отомстить. Лешковский умело подогревал это страстное желание. Как ты помнишь, он был любителем старинных рукописей и знатоком мертвых языков. И вот как-то раз среди средневековых манускриптов ему попался на глаза один, где подробнейшим образом рассказывалось, как сделать человека рабом своего страстного желания. О нет, здесь шла речь не о любви, как в известном романе «Трильби»! Свенгали не более чем гипнотизер, шарлатан, а Лешковский воздействовал на сестру более изощренными методами. Ему надоело пользоваться ее щедротами: он решил получить ее деньги, сжив Наталью со свету, но методом столь хитрым и непостижимым, что заподозрить его в убийстве не могла бы ни одна живая душа. Одновременно он хотел прикончить и Сергиенко, избавить от него Луизу: одним ударом убить двух зайцев. Итак, сначала Лешковский укрепил в душе своей ветреной сестры желание отомстить Милвертону, а потом принялся делать ее послушным орудием этого желания.

Нижний Новгород. Наши дни

Что будет? Неужели их убьют – убьют сейчас?!

И вдруг Алена забыла обо всем, ощутив, как чьи-то пальцы коснулись ее рук. Чьи-то дрожащие, неловкие, холодные пальцы.

Да ведь это Света!

Так… никто не окликает их, не приказывает отойти друг от друга. Все тихо. Значит, в комнате никого нет. Их похитители вышли – наверное, чтобы решить, что делать с пленницами дальше. Ну что же – значит, у пленниц есть лишняя минута попытаться взять свою судьбу в свои руки.

Для этого эти руки надо прежде всего освободить.

Света шарила по запястью Алены, пытаясь сорвать пластырь, но напрасно, вслепую это сделать трудно. А вот расклеить рот будет полегче. Алена опустилась на корточки и подставила лицо под руки Светы. К счастью, та оказалась сообразительной и принялась цеплять кончиками пальцев края пластыря.

Вот беда! Врачи коротко стригут ноги, Свете никак не подцепить липкий край!

Поменялись. У Алены ногти были довольно длинные, дело сразу пошло веселей, но на щеках у Светы определенно останутся царапины.

Ладно, это ничего, до свадьбы заживет.

Послышался громкий облегченный вздох Светы, потом шепот:

– Алена, получилось! Что теперь? Я попытаюсь распутать свои руки, потом помогу тебе?

Алена закивала, промычала что-то утвердительное и заставила себя набраться терпения. Казалось, Света довольно долго не могла освободить руки. На самом деле, наверное, едва ли прошла минута, а она ликующим шепотом воскликнула:

– Готово! Теперь глаза… ой, больно! Давай скорей свои руки.

Ее пальцы терзали пластырь на Алениных запястьях, а она думала: хорошо, что это не скотч, его отклеить было бы еще труднее. И вдруг ни с того ни сего вспомнила, что почти такая же сцена была описана в дневнике Елизаветы Ковалевской. Там тоже двое развязывали руки друг другу… Вот это совпадение!

К несчастью, оно не одно…

В этот миг пластырь упал с ее запястий, и Алена чуть не взвыла от облегчения. Но оно было просто ничто по сравнению с блаженством, которое она испытала, когда содрала пластырь с губ и глаз и увидела напротив потную, красную, но оживленную Светину физиономию.

Свободны! Почти…

В комнате полумрак – окна плотно завешены.