Сыщик-убийца

— Ах! Милый мой, не говори об этом! Я уж начинал думать, что она не вернется. Меня это злило, тем более что дождь лил так, как будто бы открыли все краны водопроводов! Для меня лично это ничего не значило, так как я стоял под аркой, но бедные мои лошадки подставляли спины под ливень, и, уверяю тебя, это вовсе не казалось им забавным. Да уж, заставила же нас ждать эта девчонка! Можешь поверить мне на слово, что ей не было скучно.

— Но что же это с тобой? — вскричал Пьер Лорио, прерывая свой рассказ. — Ты еще побледнел… Уж не хочешь ли ты упасть в обморок, как баба?

— Это ничего, не беспокойтесь, дядя. Ваш рассказ меня очень интересует. Ну, так что же, и вы привезли вашу даму сюда?

— То есть она схитрила, как и на Королевской площади, и вышла у номера 15, чтобы войти в 19-й.

— И вы говорите, что она что-то забыла в фиакре? — Да.

— Что же?

— Брошку с портретом какого-то красивого молодого человека. Хочешь посмотреть?

— Да, с удовольствием.

Пьер Лорио вынул из кармана тщательно завернутую в бумагу брошку с портретом Абеля, которую Берта потеряла дорогой.

Этьен едва не вскрикнул, и сердце его болезненно сжалось.

— Теперь сомнение невозможно, — с горечью прошептал он вполголоса, — вчерашнее смущение мне теперь совершенно понятно! Берта спешила на свидание! А я люблю ее всей душой! Я считал ее чистой, как ангел… Она знала, что она для меня все, и обманывала меня! Какая низость!

Молодой человек опустил голову и закрыл лицо руками, чтобы скрыть слезы.

Пьер Лорио слушал племянника, разинув рот, в легко понятном недоумении.

Однако последние слова Этьена были для него лучом света.

— Черт побери! — вскричал он. — Возможно ли это? Девушка, которую ты любил, у которой умер недавно брат и мать опасно больна… наконец, на которой ты хотел жениться, неужели это она?

— Она, дядя, она! — прошептал доктор.

— Ну, это скверно…

— Ужасно!

— Если бы я только подозревал, в чем дело, я не стал бы мочить моих бедных лошадок. Ну, голубчик мой, тебе надо запастись мужеством.

— Его у меня довольно!

— Очень может быть, но только ты это пока скрываешь и очень уж даже усердно. Разве мужчина может так плакать?

Этьен поспешно вытер слезы.

— Дядя, дайте мне этот медальон… Я передам его хозяйке.

— Ах, с удовольствием!… У меня, знаешь, очень пылкий характер, и я не удержался бы и сказал ей все, что думаю… а этого лучше не делать… На, бери… я пойду пока завтракать… Когда ты зайдешь ко мне?

— Скоро…

— Ну, так прощай.

Пьер Лорио взобрался на козлы, пожал руку племяннику, повернул лошадей и поехал.

Этьен несколько минут еще простоял на тротуаре, прежде чем войти в дом.

— И ведь как я любил ее! — прошептал он печально и задумчиво.

Берта, несмотря на волнения и усталость прошлого вечера, поднялась ранним утром и тотчас же пошла в комнату матери. Положение больной показалось ей очень серьезным. У Анжелы был сильный жар, и она дурно провела ночь.

Припадки удушья делались все чаще и упорнее.

Испуганная этими тревожными признаками, Берта с нетерпением ждала прихода доктора.

Наконец, в девять часов послышался звонок в дверь. Она бросилась открывать.

Вошел Этьен бледный, но спокойный, и холодно поклонился.

— Ах, доктор, — сказала она, — если бы вы знали, как я ждала вашего прихода!

— Разве больной стало хуже?

— Да, я боюсь…

С первого взгляда Этьен заметил, что в последние несколько часов болезнь сделала большие успехи.

Он взглянул с упреком на Берту и повторил вчерашний вопрос:

— Что же такое случилось, мадемуазель?

— Ничего, ничего, доктор, — ответила мадам Леруа чуть слышным голосом. — Я испугалась вчера грозы… вот и все.

«Бесполезная ложь! — сказал себе Этьен. — Эта несчастная или сообщница дочери, или та ее обманывает. Она, несомненно, перенесла вчера сильное потрясение. Какая-нибудь мрачная драма разыгралась в этом доме, и то, что я предвидел, случилось… Теперь уже я ничего не могу сделать: бедная женщина погибла, и погибла, без сомнения, по вине дочери!»

— Не чувствуете ли вы тупой боли в ногах, особенно ниже колен?…

Мадам Леруа ответила утвердительно.

Этьен осмотрел ее ноги и нашел их сильно распухшими. Он нажал на опухоль пальцем, тот явственно на ней отпечатался. Этьен сохранил внешнее спокойствие, но сердце его сжалось. Несмотря на то, что он узнал, он по-прежнему питал к больной глубокую привязанность.

— Приготовьте мне, пожалуйста, бумагу и перо, — сказал он ледяным тоном, обращаясь к Берте. — Я напишу рецепт.

Девушка вышла, стараясь сдержать слезы.

Тон доктора, сухой и резкий, поразил ее в самое сердце.

«Боже мой! — думала она. — Что с ним такое? Что я, ему сделала? Верно, он сердит на меня за то, что я не осталась вчера вечером дома… Но разве это моя вина? Увы! Мне надо привыкнуть к этой холодности. Роковая тайна, которую Этьен не должен знать, разделяет нас, быть может, навсегда. Лучше пусть он оставит меня… У меня не хватило бы духа оттолкнуть его и играть комедию равнодушия с сердцем, полным любви. Прощайте, все мои надежды! Прощайте, мечты о счастье!…»

В это время Этьен говорил Анжеле:

— Готовы вы сегодня во всем мне повиноваться?

— Да, доктор… Что же вы прикажете?